Там одни мексиканцы и чернокожие, так что Эгри, скорее всего, держит их взаперти. Остальные буйствуют вовсю. Все кабели, кроме подводок к больнице и к мастерским, перерезаны. Как вы приказали, мы усилили информационную блокаду и не станем включать электрический генератор до тех пор, пока не сочтем нужным. В основном контингент предоставлен сам себе, и сегодняшняя ночь обещает быть темной, душной и кровавой. К утру большинство заключенных будут ползать на брюхе и просить развести их по камерам.
— Нам тут почетная капитуляция не нужна, — сказал Хоббс. — Или они сдаются все вместе, или будут сидеть во всем этом и дальше.
— Согласен с вами. Это все стадный инстинкт: сейчас он требует крови, а позже повернет зэков против своих же заправил. Я не хочу, чтобы моим людям пришлось иметь дело с тремя-четырьмя десятками озверевших психов, а то все это растянется на неделю.
— Вы подсчитали точное количество заложников?
— Да, сэр. В основном здании остались тринадцать человек.
— А что с ранеными?
— В основном не очень серьезные колотые раны и синяки, но офицера Перкинса пришлось отправить в ожоговый центр в Бомоне. Если он переживет эту ночь, то ему, возможно, удастся выкарабкаться. Сяню, который вытащил Перкинса на себе, камнем проломили голову. Еще днем ему вычистили внутричерепную гематому, и все должно обойтись благополучно. В мастерских, насколько мы знаем, заложников нет. — Клетус достал пачку „Кэмел“ без фильтра. — По всем показателям процедура эвакуации выполнена безукоризненно. — Он вытряхнул сигарету и сунул ее в рот.
— А что с больницей? — поинтересовался Хоббс.
— Там из персонала нет никого. Только Коули и другие заключенные.
— А не может случиться так, что кто-нибудь из офицеров обожжен и остался внутри здания?
— Насколько мы знаем, нет. Правда, сержант Галиндес нарушил приказ об эвакуации и вернулся в блок „B“.
— Пошел прямо в огонь? — удивился Хоббс.
— Разблокировал замки дверей камер, чтобы выпустить заключенных. Он один из оставшихся внутри тринадцати. заложников. Красович видел, как его ударили дубиной по голове, но не смог к нему прорваться. Никто не знает, насколько серьезно он ранен.
— Он, должно быть, спас много жизней, — сказал Хоббс.
— Он нарушил приказ, — поправил Клетус. — И оставил Сяня и Перкинса в критическую минуту.
— И все же это был доблестный поступок, — оценил Хоббс.
— Если он останется в живых, — заявил Клетус, — я отдам его под суд.
Хоббс решил не спорить. Он знал, что для Клетуса все две с половиной тысячи заключенных не стоили жизни одного охранника. А вся процедура эвакуации персонала была разработана на горьком опыте тюрем Аттики, Нью-Мексико и Атланты: когда бунт достигает определенного пика, дальнейшие меры по наведению порядка не представляются действенными и охранники должны покинуть территорию тюрьмы. Так или иначе порядок восстановят, но при этом лучше избежать лишних жертв.
— Как люди реагируют на проблему заложников?
Клетус закурил.
— Ясное дело, стремятся их выручить, но верят, что я лучше знаю, как и когда это нужно делать. Никто не хочет, чтобы у нас повторилось то же самое, что и в Уако. По поводу ребят, что остались там, что ж: их готовили и к такому повороту событий.
Последняя фраза прозвучала с некоторой гордостью: Клетус регулярно посылал подчиненных на семинары по психологической подготовке к критическим обстоятельствам. Вообще-то, охранников в качестве заложников убивали редко. Бунтовщики в первую очередь увлекались резней на расовой почве. Даже в полном хаосе мятежа государственная власть, воплощенная в форме цвета хаки, продолжала вызывать у заключенных уважение и опаску. |