Она кончит Семинарию, как её отец. Семинария даёт образование лучше, чем любой университет. И она принялась расспрашивать отца о предметах в семинарии. Ей казалось, что так она поступает честно: не прямыми словами говорит отцу о своём решении, а даёт ему возможность самому догадаться. Больше всего её привлекали философия, история религии и обычная история.
История — как сказки. Только не с хорошим концом. Она бродила по книгам о Нероне, о Леонардо да Винчи, о Петре и Медичи, как по комнате, трогала знакомые вещи, возражала Савонароле и королеве Елизавете. Читала Бердяева, Ницше, Конфуция.
Любимая учительница в школе — Мелиса Артуровна, преподаёт историю. Мелиса — такого же роста, как она, Леонида, только полная, с длинными большими ногами, с колтуном плохо причёсанных волос, с тяжёлой челюстью, похожей на Русланину, и круглыми, умными и наглыми глазами. Она похожа на мужчину, плохо играющего роль женщины. Её уроки — самые интересные в школе. Как в церкви Леонида ощутила однажды боль Христа от гвоздей в руках и ногах, так и на каждом Мелисином уроке она ощущала себя то закопанной в землю при Петре, то сгорающей в печи при Гитлере, то гибнущей на баррикадах…
Мелиса трактовала исторические события совсем не так, как отец.
Леонида пыталась понять, в какой связи Бог с историческим процессом? Почему Он допускает зло и страдания? Рассуждения о. Владимира в этом вопросе не удовлетворили её.
В шестнадцать лет Леониду подстерегла неожиданная беда, она совпала с возвращением из Москвы, Леонида перестала спать.
Поняла: она хочет мужчину.
Это был второй в её жизни конфликт с самой собой. Лежал открытый Шестов, лежали учебники. Привычно тянулся карандаш к книге или к записям Мелисиных лекций. Но Леонида не понимала, что читает. Выскакивала из дома и спешила в церковь, врывалась в Храм, с молитвой бросалась на колени перед ликом Христа и, судорожно дыша, прислушивалась к телу — ушло или не ушло желание?
И в тот день она прибежала в церковь.
«Закрой глаза и ощутишь, как ангелы касаются тебя…» — голос матери.
Глаза закрыла, но ангелы не полетели рядом.
Церковь была пуста. Только старенькая баба Лиза мела пол.
Баба Лиза никогда ни с кем не заговаривала: зашёл человек в церковь — значит, ему нужно. И в тот день баба Лиза самым будничным образом мела пол большой метлой, а в солнечном свете, сеющемся сверху, плясала пыль.
— Господи, — попросила Леонида, — сделай что-нибудь, защити меня от наваждения. Что со мной? Почему моя голова не работает? Почему я не попадаю в Свет? Как же я могу стать священником, если такое творится со мной и я не могу справиться с собой?
Дома она снова села за учебники и попыталась уговорить себя сосредоточиться.
Отец учил её справляться со всеми проблемами самостоятельно.
Как можно справиться с наваждением?
Девчонки из класса, ничуть не стесняясь, говорили о том, что живут с мальчишками, называя это словом «трахаться». Чтобы не забеременеть, пили таблетки.
Уроки в этот день она не сделала и поставила будильник на шесть — хоть задачи по геометрии успеть решить до школы.
Но уснуть не смогла почти до утра. Её ломало, как при высокой температуре: тело томилось, жаждало чего-то, пыталось что-то втолковать ей.
Первым уроком была история.
Войдя в класс, Мелиса почему-то сразу уставилась на неё и держала под прицелом весь урок.
В один из весенних дней задержала её после уроков.
— По-моему, ты хочешь со мной поговорить, — сказала она.
— Я?! С вами?!
— Ты — со мной! Учительская гудит: что происходит с нашей блестящей Леонидой? Ну вот, мы одни в классе, выкладывай, что превратило лучшую ученицу школы в существо, отключённое от учёбы? Не половое ли созревание?
Леонида плюхнулась на стул. |