— И задание боевое, революционное, выполнить готов?

— Готов, — прежним глухим, совершено лишенным выражения голосом, проговорил Исачкин.

Бесхитростный разговор этот Шевченко затеял специально; в разговоре важны были не слова, даже не смысл их, а интонация, некие мелкие движения голоса, извинения, из которых можно было понять, как чувствует себя человек. Если бы голос подрагивал, менялся, выдавал смятенное состояние души, Шевченко тут же отстранил бы этого человека от задания произвел бы замену, но никто из ребят не тушевался, голоса у всех были спокойные, и Шевченко группой прикрытия остался доволен.

— Мужики, — проговорил он негромко, — вы идете на задание трудное и опасное, скрывать не буду. Но если вам удастся выполнить его, вы спасете жизни многим нашим товарищам. Маленького Ваньку надо убрать во что бы то ни стало. Шевченко покашлял в кулак, вновь прошелся вдоль строя. — Командиром группы прикрытия будет дядька Енисей, — он ткнул пальцем в старого бородатого охотника, — слушаться его приказываю, как тятьку с мамкой, вместе взятых; общее руководство будет осуществлять товарищ Антон, — он повернулся в плотному, невысокому Антону, перетянутому ремнями, — человек опытный, хорошо знающий врага и его повадки. Вот и все, — Шевченко остановился, вздохнул и развел руки в стороны. — Партизанская бригада будет ждать вашего возвращения.

Через час группа товарища Антона покинула лагерь.

Максим Крединцер шагал в группе первым, обходил хламные, забитые таежным мусором места, где можно было поломать ноги, легко перешагивал через ручей, опираясь на длинную суковатую палку, словно цирковой прыгун на шест, на ходу прислушивался к пению птиц, к шорохам зверей, хрюканью кабана, раздававшемуся совсем рядом. Иногда деревья поднимались очень высоко, разгораживали небо и тогда делалось совсем сумеречно, хоть керосиновый фонарь зажигай. Крединцер сбрасывал ход шел тихо, аккуратно, берег ноги людей, двигавшихся следом.

Темные места в тайге всегда таили что-нибудь недоброе, обязательно преподносили сюрпризы: то змея вдруг выруливала из-за плоской волосатой кочки, то из темноты прорезались два жарких злых огня — возникал волк; впрочем, понимая, что против человека все в этой тайге бессильно, волк немедленно исчезал, то вдруг впереди мелькала грузная фигура хозяина тайги — медведя — и тогда Максим совал руку в карман рабочей куртки, где у него находился револьвер.

Уже несколько месяцев прошло с той поры, как он с Сидором Юрченко и Исачкиным покинул Новоивановку и отправился на восток, к партизанам. Часть пути они проделали пешком. Сберегая дорогую обувь, шли босиком; часть проехали на грузовом поезде. Но двигаться по железной дороге было опасно, могли загрести патрули. Поэтому перед большими станциями спрыгивали с поездов и углублялись в тайгу. Две недели, без полутора дней, им понадобилось на то, чтобы добраться до батьки Шевченко.

И добрались. Поставили перед собой цель — добраться и достигли ее. Батька встретил их сердечно, Крединцер передал Гавриилу Матвеевичу записку от однополчанина-благовещенца. И Шевченко, прочитав ее, покивал приветливо; письмо было ему приятно. Да и вообще весточку от однополчанина всегда бывает приятно получать. Аккуратно сложив записку и сунув ее в нагрудный карман, Шевченко решительно махнул рукой:

— Становитесь в строй, ребята!

Так Крединцер, Исачкин и Юрченко стали бойцами партизанской бригады. В крупных боях, правда, бывать еще не приходилось, но в мелких стычках уже участвовали. И не раз.

Юрченко уже дважды предлагал Максиму сменить его и пойти первым, но Максим упрямо от него отмахивался — погоди, мол, я еще не устал, и упрямо врубался в заросли, крушил их, продвигался вперед;…

На перевале Крединцер неожиданно повесил голову: вспоминалась Новоивановка, уютная их деревня, вольно расположившаяся около говорливой Джалунки — чистой говорливой речки, защищенной от ветров сопками и тайгой, любимая девушка — полька Вися — легконогая, стройная, голосистая, глазастая; путая польские и русские слова (как и сам Крединцер путал украинские, белорусские и русские слова, иногда они у него склеивались в один комок), обещала Максиму «почекать з вуйны» — подождать с войны, и Максим Висе верил: Вися дождется его.