- Нет, это достаточно редкий сорт - "элегия".

Капризный цветок, требует легких почв и подкормки, но красив, не правда ли?

- Очень, - искренне подтвердил Шугалий и кивнул на открытое окно, за которым свисали цветущие лианы. - Впервые вижу, мне нравятся.

- Это клематисы. По-народному - ломонос, я посадила три куста и не жалею. Достала во Львове, а тут, в Озерске, уже очередь за отростками.

- Сами ездили во Львов? - поинтересовался Шугалий. - За цветами?

Женщина только пожала плечами, и это было красноречивым ответом на удивление капитана: мол, в поисках красивого цветка можно преодолеть и значительно большее расстояние.

Шугалий передвинул стул еще немножко дальше от стола, теперь он лучше видел лицо Завгороднеи.

Подумал, что годы все же милостиво обошлись с ней:

за пятьдесят, а лицо моложавое и глаза не потухли.

- Вы все время жили с братом? - спросил он и заметил, как помрачнела Олена Михайловна, - видно, этот вопрос был не из приятных. Правда, ее нельзя было назвать некрасивой, а в молодости, вероятно, очаровала не одного - лицо несколько удлиненное, глаза большие и широко поставленные, теперь усталые, с паутинкой морщин, разбегавшихся к скулам.

- После войны все время в Озерске, - ответила она. Олена Михайловна поняла подтекст вопроса Шугалия, потому что добавила после паузы: - Так уж случилось, что все с братом и с братом... - Она махнула рукой с деланным безразличием, и Шугалий догадался, что эта женщина пережила какую-то личную драму, которая и наложила отпечаток на всю ее жизнь, ибо что же еще может вынудить двадцатилетнюю девушку замкнуться в доме брата.

Но расспрашивать было неудобно, и капитан положился на случай, не столько, правда, на случай, как на длинные языки знакомых и соседок Завгородней, которые уже давно перемыли косточки по-девичьи стройной старой деве.

Сочувственно покачал головой.

- Такая трагедия, - произнес он, - и мне, право, неловко...

- Делайте свое дело, - прервала его Олена Михайловна довольно решительно; у нее все-таки был характер, и капитану это понравилось.

Начал прямо:

- Вы знаете, конечно, содержание письма, найденного вашим племянником в ящике письменного стола покойного Андрия Михайловича? Как считаете, что побудило его написать это?

Женщина покачала головой.

- Не имею представления, - Не связано ли это письмо с визитом Романа Стецишина?

- Не думаю.

- Он - ваш родственник?

- Двоюродный брат. Мы не виделись с сорок четвертого года.

- Переписывались?

- Андрий Михайлович писал несколько раз.

- А вы?

- Нет.

- Почему?

Олена Михайловна неуверенно пожала плечами.

- Не о чем было писать.

- Но ведь брат...

- У них - своя жизнь, у нас - своя.

- И все же рады были увидеться?

Женщина как-то странно посмотрела на Шугалия.

- И это, действительно, интересует вас?

- Даже очень.

- Конечно, рада. Целая жизнь прошла, интересно...

Но, - махнула она рукой, - в воспоминаниях все всегда лучше.

- Хотите сказать, что встреча с двоюродным братом разочаровала вас?

- Я этого не говорила.

- Но намекнули.

- Очевидно, я все еще под впечатлением гибели Андрия Михайловича. А Роман мало изменился.

- Не постарел?

- Кого же из нас щадит время? Просто остался почти таким, каким был.

- Почему он отступил с гитлеровцами?

- Вероятно, вы знаете, что его отец был куренным УПА.

- Знаем, - подтвердил Шугалий. - Но ведь, насколько нам известно, сам Роман Стецишин не был членом ОУН.

- Он хотел учиться в университете, и все прочее мало интересовало его.

- Почему же не остался?

- Вряд ли сына куренного атамана приняли бы в университет.