Он сразу понял, что это просветление гаснущего рассудка — последнее. Больше он не очнётся, не успеет додумать что-то ослепительно важное. Самое важное в жизни. Такое, что могло бы по-настоящему приблизить его к пониманию Истины.

Досада переросла в гнев.

Как же проползти эту полоску песка, дотянуться и припасть к спасительной влаге? Как заставить двигаться непослушную плоть, как принудить её удержать в себе душу? С озера тянул ветерок, он нёс запах спасения. Так близко! И недостижимо!

Это поражение станет не единственным в жизни, но наверняка — самым последним…

Если он даст себя победить.

Горный Кузнец полагал, что избавился от страха смерти уже давно. Мавут, помнится, ему люто завидовал. Он всё пытался выведать, в чём же тут дело, и ещё больше негодовал оттого, что его расспросы лишь смешили наставника.

Мавут… Он ведь не родился чудовищем. И кровные родители Бусого были добрыми детьми, славными и смешливыми. Они смотрели на мир доверчиво и открыто, любили родных, играли с друзьями… С чего всё началось? Когда состоялся тот первый, роковой шаг? Как уберечь от непоправимого Бусого и Таемлу? Отчего закрыло туманом Поток, не стоят ли они на пороге прямо сейчас? И готовы перешагнуть его, но покуда колеблются?

Он так и не открыл тогда Мавуту причины своего бесстрашия. Он полагал, что когда-нибудь ученик поймёт это сам. Уразумеет, что боязнь умереть есть обычная боязнь неизвестного. И не больше. Но ведь на пути Истины каждый новый миг сулит неизвестность. И грядущая смерть — лишь очередная загадка в веренице бесчисленных тайн. Чего тут бояться?

…Почему же так страшно чувствовать, как на жгучем солнце из тела стремительно испаряется жизнь? Может быть, оттого, что, удалившись за край, он уже не сумеет помочь двум полюбившимся ему малышам?

В это время по песку протопали маленькие копыта, и рядом с Кузнецом появился ослик. Сочувственно обнюхал старика, ухватил его зубами за безрукавку и, пятясь, начал подтаскивать к воде.

Вечером Горный Кузнец рассматривал цепочки крохотных следов, оставшихся на песке. Он не помнил, как вода смывала с него паутину, и лишь следы убедили его, что ему не померещилось и падальщик действительно приходил.

Это значило, что он в самом деле должен был умереть.

В Вечной Степи искони соблюдали обычай приносить пойманного паука к постели больного. Если мизгирь пытался удрать, за жизнь человека следовало бороться, сколь бы близким к смерти тот ни казался. Если же паук затаивался в ожидании или, паче того, торопливо принимался за своё дело, все понимали: надежды нет никакой.

Падальщики не ошибались… Эти твари ошибаться попросту не умели. Значит, сегодня не обошлось без помощи свыше, без того, что у людей называется чудом. Боги всё-таки не отступились от Своего младшего брата, дерзнувшего впрясть в великую гармонию Сотворения Жизни собственный голос.

Ему даровали ещё какое-то время. А с ним и способность с рассветом вновь присмотреться к плывущим в Потоке двум маленьким щепкам…

ВЛАДЫКА МАВУТ

Человек, которого Бусый с Ульгешем когда-то знали для себя как бывшего венна, заново учился стрелять из лука.

Теперь у него было новое прозвище — Шульгач, то есть Левша. Так после поединка с Соболем нарёк его Владыка. Звучало справедливо, хотя и с оттенком пренебрежения.

Обрубок руки почти не болел, Мавут умеет лечить. Он многое умеет. Ему ведомо искусство быть великодушным. Особенно к своим названым сыновьям. Вот и Изверга, бывшего венна, он ни словом не попрекнул за неудачу в землях его прежнего племени. Встретил как ни в чём не бывало, обнял, за стол усадил, позаботился о полученной ране.