- Ладно, - говорю, - это все про Кекропа. Но здесь лежит мертвый Эгей, что сказал он?

Она пристально смотрела на меня. Старая колдунья, доживающая свой век; усохший младенец, из глаз которого глядел древний Змей Рода… Но вдруг снова заморгала, захныкала, что она всего лишь бедная старая рабыня и давно потеряла память…

- Микала, - сказал я, - ты меня знаешь? Брось меня дурачить!

Она вздрогнула - и вдруг заговорила, словно старая нянька с ребенком, что топнул на нее ножкой.

- О да, я знаю тебя! Юный Тезей, которого он зачал в Трезене на девчонке царя Питфея, шустрый малый, которому везде все надо… Ты остался таким же чужим и чудным, как и рос, - словно любовник богатого вельможи или бродячий танцор!… Ты с Крита прислал с шутом весть, что он должен послать корабли против царя Миноса и привезти вас домой. С этого все и пошло. Немногие знали, что его гнетет, но я - я все знаю.

- Ему надо было выступать, а не горевать, - сказал я. - Крит прогнил до основания, и я знал это. Я это и доказал, поэтому я здесь…

- А ему!… Думаешь ему было легко поверить тебе? Ведь его собственные братья воевали с ним за престол. Лучше бы он поверил оракулу Аполлона, прежде чем распустить пояс твоей матери!… Да, он выбрал жребий себе не по силам, бедняга.

Я отпустил ее. Она стояла, растирая руку, что-то ворчала про себя… Посмотрел на отца - из-под ткани на голове струйкой сочилась кровь.

Я отступил на шаг. И чуть не расплакался перед ней, как плачет ребенок своей няне: «Сделай, чтоб этого не было!» - но она отодвинулась, как змея уползает к своей норе при звуке шагов.

У нее были агатовые глаза - и вообще она была из древнего берегового народа, и знала земную магию и язык мертвых в обители тьмы… Я знал, чьей слугой была она, - не моей: Великая Мать всегда поблизости, там где мертвые.

Никто не станет лгать, когда слушают Дочери Ночи, и я сказал правду:

- Он всегда боялся меня. Когда я впервые пришел сюда победителем с Истма, он пытался меня убить. Из страха…

Она кивнула. Она и впрямь знала все.

- Но когда он узнал, что я его сын, мы поладили достойно: я побеждал в его войнах, он мне оказывал почести… Казалось, мы любим друг друга, как должно. Он пригласил меня сюда… Ты же видела нас по вечерам, когда мы говорили у огня.

Я снова повернулся к нему. Кровь больше не текла, но еще не засохла на щеке.

- Если б я хотел ему зла - стал бы я его спасать в бою?!… Под Сунием мой щит закрыл его от копья… И все-таки он меня боялся. А каково мне было на Крите?… Но я чувствовал, что он все равно боится. Что ж, теперь у него была причина: он предал меня с кораблями, и это могло бы нас рассорить; на его месте я бы умер от стыда…

Сказав это, я испугался: не подобало говорить так при нем, и Дочери Ночи такие вещи слышат… Что-то холодное коснулось моей руки… Меня затрясло, - но это был нос того белого пса; он прижался к моему бедру, и живое тепло успокаивало.

- Прежде чем поднять парус, я молил Посейдона о знамении. Я хотел прийти к нему раньше, чем он узнает о моем возвращении. Чтобы доказать, что я пришел с миром, что нет во мне зла за то дело с кораблями, что я спокойно ждал бы своего времени править… Я молился, - и бог послал мне знак, о котором я просил.

Хранители Мертвых молча приняли мои слова. Слова… Слова не смывают крови - расплата впереди… Однако, хотел бы я успеть поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Я боялся, он сделает это от страха, а он сделал - от горя; была в нем эта мягкость под всей его изворотливостью… И все-таки так ли это было? Ведь он был Царь. В горе или нет - он должен был назначить наследника, распорядиться государством - не оставлять хаос после себя… Уж он-то это знал!… Быть может, правда, что бог позвал его?

Я взглянул на Микалу, но увидел всего лишь старуху-рабыню.