– В следующий раз всё-таки возьми Ратибору с собой, – сказала Гледлид с намёком на усмешку в уголках губ. – Не соломинка – не переломится, если поможет матушке хотя бы корзинку нести.

– Она ещё не зовёт меня матушкой, – сорвался с уст Берёзки вздох.

Пальцы Гледлид легонько тронули её щёку – и снова до сердечной дрожи. Почему Берёзка так трепетала от этих касаний, которые и возмущали её своей дерзостью, каждый раз заставая врасплох, и затрагивали какую-то глубинную струнку? Струнка эта отзывалась тихой песней горьковато-сладкой тоски.

– Ничего, привыкнет – станет звать, – улыбнулась Гледлид.

Улыбалась она по-разному: могла уколоть насмешливостью, обжечь небесным холодом глаз, а могла и согреть солнечными искорками в зрачках – как сейчас.

– Покажись в зверином облике. Мне хочется тебя получше рассмотреть. – Просьба вырвалась у Берёзки вместе с решительным выдохом.

– Чтобы ты снова испугалась? Нет уж, – криво усмехнулась Гледлид.

Берёзке почудилась в блеске её глаз и изгибе губ горечь, и ей всем сердцем захотелось исцелить эту горчинку, смыть своим теплом.

– Я не боюсь ни тебя, ни зверя в тебе, – сказала она, сердечно и ласково накрывая руки Гледлид своими. – Тот зверь – тоже ты. Это такая же твоя полноправная сторона, как и человеческий облик.

Руки навьи ответили на её прикосновение пылким пожатием. Склонившись, Гледлид покрыла пальцы Берёзки поцелуями.

– Тебе точно это нужно? – Её взгляд вскинулся из-под ресниц неуверенно, вопросительно. – Я правда не хочу тебя пугать.

– Точно, – улыбнулась девушка.

– Тогда лучше оставайся сидеть, – проронила навья, поднимаясь с травы. – На всякий случай.

Не сводя с Берёзки странного, то ли нежного, то ли насмешливого взгляда, она сперва сняла с себя сапоги и небрежно отшвырнула в сторону, потом развязала кушак и бросила его ей. Рубашка и портки тоже полетели Берёзке. Несколько мгновений Гледлид стояла перед ней обнажённая, одетая лишь в лучи солнца, озарявшие её со спины, а потом отступила назад на несколько шагов. Кувырок через голову – и перед лицом Берёзки очутилась мохнатая рыжая морда. На мгновение девушка вновь ощутила приподнимающую все волоски на теле волну холодка, но справилась с собой. Спокойной тёплой рукой она откинула страх со своего сердца, точно занавеску, и её взгляду в полной мере открылась красота этого зверя. Природе будто бы вздумалось пошутить и раскрасить Марушиного пса в лисьи цвета, сохранив при этом его огромные размеры и кряжистую мощь. Над сияющими голубыми топазами глаз нависали белые кустики бровей, а шею окутывала роскошная грива, белоснежная на груди.

– Так значит, ты у нас лисёнок, – с улыбкой шепнула Берёзка и сделала то, чего ей так хотелось – запустила пальцы в тёплый мех, почесав зверя за ушами. – Рыжик-пушистик!

«Ну уж нет! Я тебе не пушистик, а страшное, кровожадное чудовище!» – прохладно пророкотал в её голове знакомый голос – без сомнения, голос Гледлид, но более глубокий и раскатистый.

С горловым «гр-р-р» зверь оскалил пасть, полную огромных, смертельно острых зубов.

«Что? Боишься?»

В зверином облике глаза Гледлид приобрели поистине лютый блеск, обжигавший мертвенным дыханием мороза, но глубоко в зрачках притаились всё те же шаловливые лисята. Разглядев их, Берёзка рассмеялась, взяла морду оборотня в свои ладони и поцеловала в чёрный мягкий нос.

– Нет, нисколечко не боюсь.