На протяжении последних одиннадцати лет хозяйство Фавиоллы стало, по сути, семейным делом Бриве. Марсель, муж Соланж, служил на вилле шеф-поваром, две из трех дочерей, Сильвия и Мари, – горничными, сын Анри – дворецким (Эмили называла его «главным смотрителем»), а племянники Марселя, Пьер и Морис – садовниками. Каждое утро на своем маленьком «Пежо» они отправлялись в Рокебрюн и привозили еще одну даму из семейства Бриве, кузину Одиль, которая помогала на кухне Марселю. Одиль привозила хлеб, который выпекала в собственной булочной ее мать: свежие рогалики и бриоши – их Марсель подавал к завтраку, а также «багеты», длинные французские батоны с поджаристой корочкой, которые особенно нравились детям.

Мадам Соланж, прошедшая подготовку в «Отеле де Пари», в Монте-Карло, вела хозяйство Фавиоллы в стиле, принятом на Лазурном Берегу, так, как если бы это был роскошный отель, уделяя пристальное внимание мелочам. При этом она была преданна семье и дому так же, как прежде ее мать. С Эмили они ладили.

«Сам Бог послал нам Соланж», – эта фраза не сходила с уст Эмили. Вот и сегодня, ранним августовским утром, в понедельник, зайдя на кухню и с удовлетворением отметив, что все в порядке, она повторила ее.

Вчера был традиционный прием по случаю окончания сезона, но по тому, как выглядела эта большая, старомодная кухня, никто бы этого не сказал. Сковородки и кастрюли, как всегда, блестели, деревянные столы были вычищены, терракотовый стол сверкал чистотой, все лежало на своих местах и нигде не было ни пятнышка.

«Соланж, видно, с ног сбилась, наводя порядок», – подумала Эмили, вспомнив, какой чудовищный хаос царил на кухне вчера, когда уезжали последние гости. Улыбаясь, она взяла из буфета чашку, налила немного минеральной воды из холодильника и двинулась через столовую на террасу. Только ее шаги были слышны в теплом неподвижном воздухе.

Эмили вставала в доме первой, часто с зарей.

Она наслаждалась этими часами, когда семья еще спала, а прислуга приступала к работе. Ей нравилось одиночество и тишь погруженного в сон дома, рассветные запахи и неподражаемый морской пейзаж.

В это время она работала, просматривала свои записи, отмечала необходимые поручения секретарше в Лондоне, которой звонила несколько раз в неделю, составляла дневное меню и придумывала развлечения для детей. Но нередко она просто сидела на террасе, наслаждаясь покоем и праздностью в ожидании того момента, когда ворвется шумная орава детей и уже будет не до отдыха.

Со своей троицей она справлялась без труда. Когда же появлялись четверо детей Полы и трое Энтони, да еще частенько в сопровождении таких же юных гостей, впечатление было такое, что находишься среди обезумевших футболистов. Но у Эмили была своя система, и она вполне научилась справляться с этой публикой. Не зря за глаза дети называли ее «Старший сержант».

Попивая маленькими глотками воду, Эмили подошла к краю террасы и, опершись о балюстраду, посмотрела на море. Сейчас оно отливало стальной синевой, поверхность его была покрыта барашками, а нависшее небо в серых облаках казалось зловещим.

Эмили надеялась, что погода больше не переменится, как на прошлой неделе, когда подул мистраль – сухой ветер с севера, из долины Роны, который принес с собой несколько беспокойных дней. Все без исключения дети сделались капризными и раздражительными. Соланж приписала это воздействию мистраля, который, как она заявила, любого выводит из равновесия. Эмили согласилась, и обе вздохнули с облегчением, когда мистраль утих. Погода изменилась к лучшему – а с нею и дети. Эмили тоже пришла в себя. Ведь и она в эти хмурые, ненастные дни была подвержена приступам необъяснимой раздражительности; приходилось признать, что Соланж – да и все местные – правы, утверждая, что мистраль дурно сказывается на людях.