Она инстинктивно ощутила присутствие Найджела и повернулась к большому окну, выходящему в сад. Да, он стоял там и выглядел таким одиноким и потерянным, что у нее сердце рванулось из груди.

— Прости, — начала Джессика, подходя к нему сзади. — Я не хотела… правда, не хотела обвинять тебя. Просто я…

— Испугалась, — любезно подсказал он, но не повернулся и не посмотрел на нее.

Она пережила приступ отчаяния, густо перемешанного с раскаянием, и поняла, что должна сделать все возможное и невозможное, чтобы заставить его забыть жестокие слова. Только тогда она сможет жить в мире с собой.

Найджел смотрел на ее отражение в оконном стекле. До чего же она хороша в этом длинном белом халате, с собранными на макушке пышными волосами, такая чистая, свежая и все же такая хрупкая…

Беременна. Беременна его ребенком. Ему хотелось повернуться к ней, заключить в объятия и заверить, что он позаботится о том, чтобы с ней все было в порядке. Что ей нечего бояться.

Ему хотелось подхватить ее на руки и отнести обратно в постель и показать ей, как много она для него значит…

Но можно ли теперь? Безопасно ли сейчас заниматься любовью в таком ее деликатном состоянии?

Можно ли вообще ей иметь этого ребенка?

Возбуждение оставило его, сменившись угрызениями совести и горьким-прегорьким раскаянием. Джессика была не повинна в том преступлении, в котором он обвинил ее. И жила три года с сознанием несправедливости этого обвинения. И вышла за него замуж, зная, что он не верит в ее невиновность. Почему она пошла на это? Что заставило эту потрясающую красавицу забыть о себе не однажды, а дважды и отдать свою жизнь ему на утеху?

Когда Джессика неслышно подкрадывалась сзади, он внутренне собрался, приготовился к тому, что его ждет. И вот ее нежные чувственные руки обхватили его за талию, высокая грудь прижалась к его спине, потом и ее бархатистая щека. Он закрыл глаза и отдался упоительному ощущению.

— Я проголодалась, — прошептала Джессика, — а в холодильнике ничего нет.

— Если бы ты вернулась завтра, как и собиралась, он был бы полон, — заметил Найджел, мгновенно вернувшись к действительности.

Снова последовало молчание. Он почувствовал, как Джессика замерла, потом принялась осторожно поглаживать его грудь кончиками пальцев.

— Ну ладно, настоящий мужчина уже давно бы перестал злиться и простил меня, — прошептала Джессика.

Настоящий мужчина не стал бы стоять спиной, чтобы не дать ей заметить своего возбуждения. Настоящий мужчина поднял бы ее на руки, отнес на кровать и сказал бы, как сильно ее любит — и не стал бы при этом набрасываться на нее. Но он упустил свой шанс произнести заветные слова, упустил вчера вечером.

Тогда они бы значили все, потому что он еще не знал того, что знает сейчас.

А теперь? Что ему делать теперь? Схватить ее, швырнуть на диван и исполнить первоначальное намерение, уступив бешеному желанию? Или сыграть в настоящего мужчину, выговорить чертовы слова и посмотреть, что будет дальше?

Джессика стояла, прижавшись грудью к его широкой спине, и слушала, как колотится его сердце. Она ждала хоть слова, хоть жеста, хоть чего-нибудь, но Найджел молчал и не шевелился.