— Просыпайся, почтенный. — Блистательный аккуратно потряс его за плечо. — Царь пришел.

Мужчина моментально проснулся, поднялся, поклонился мне и протянул свою ношу.

— Барук из Подгорного, глава Денежного Дома, прислал вашему величеству образцы коронационных монет.

Да, Барук, а не князь Барук. Чеканкой денег у нас витязь заведует — традиционно, — хотя в кормлении у него (пока при должности) аж небольшой городок в дне пути от столицы (тот так и называется — Монеткин). Дабы соблазн воровать казенное золотишко был поменьше, чтобы человеку было что терять. В принципе — помогает.

— А ты кто же таков будешь, мил человек?, — спросил я, принимая кошель.

Увесистый, хоть и невелик.

— Я монетный мастер Параваз Камея. Из златокузнецов, государь.

— Да уж понял по фамилии, что не из золотарей. — я потянул за завязки. — И ты что же, почтенный Параваз, с таким грузом один сюда добирался?

— Как можно, ваше величество? Меня сопровождали до дворца семь городских стражников во главе с витязем-офицером. Просто внутри-то Ежиного гнезда им делать уже нечего.

— Ну да, кто ж тебя тут ограбит?, — я выудил монетку в драму и поднес ее к масляной плошке, одиноко освещавшей караульное помещение.

Хорошо получилось. Не произведение ювелирного искусства, конечно — неровная, со съехавшим немного в бок изображением (как у всех монет доиндустриальной эпохи, в общем-то и было), но вполне себе так симпотно. И ежик виден хорошо, а знак Солнца — так и вовсе замечательно.

— Ваше величество удовлетворены нашими трудами?, — поинтересовался монетнослужащий.

— Да, вполне. — я протянул денежку Паравазу. — Возьми, почтенный Камея, на память о нашей встрече и как компенсацию за долгое ожидание.

Мастер снова поклонился, прижав ладонь с монетой к сердцу, а я осенил его знаком Святой Троицы и поперся отдыхать. Блистательным — всем четырем, и тем что сопровождали, и тем что на карауле у моих покоев стоят, тоже по полудраме на память подарил. Жаба душила (им ведь и так уже жалование за тучу времени сверх нормы обещано), но… Что делать? За мной реальной силы нет — всего и сторонников, что Тумил да кот, — так что попервой придется быть Молчалиным.

В апартаментах горело всего по одной свечке на комнату (вот и нафига мне их столько, комнат-то?) — толку от такого освещения немного, но на мебель впотьмах не налетишь, дверные проемы тоже сыскать можно, а читать я и не собираюсь.

Слуг, которые царя раздевают-одевают тоже этикетом не предусмотрено — монархи Ашшории существа шибко самостоятельные, женщинам не уподобляются, — так что я просто скинул шервани на одно из кресел по дороге к спальне, кошель с юбилейными золотыми на столик бросил, выправил рубаху из штанов, и усевшись на стульчик у кровати уже собрался сапоги стягивать, когда в углу что-то закопошилось. Крупное что-то.

Я чуть на пол и не упал. Что такое? Неужели уже убивают? Я же почти как почтальон Печкин, только-только жить начал, на престол сел…

Вот так и знал, что жаба права, и гвардейцам юбилейные полудрамы дарить нефиг!

Свеча в изголовье кровати затрещала и разгорелась сильнее, отвоевав у ночи несколько пядей. Тень в углу стала четче, обрисованней и… оказалась мальчишкой лет пяти или чуть меньше, спящим на коврике у стены, свернувшимся клубочком и прижимающим к груди коробку с котом. Князь Мышкин, видимо от возни, проснулся и теперь зевал да оглядывался по сторонам.

— Малой, ты кто?, — я подошел к мальчонке и присел на корточки.

Парнишка встрепенулся, часто заморгал, а лицо его приняло испуганное выражение.

— Я Рунька. — он протер глаза и сел. Увидел, что не какой-то разряженный придворный рядом, а пожилой мужик в рубахе и с бритой мордой, да успокоился.