Я немного подумал, потом спросил:

- А как он ладит с коренными критянами? По их старым обычаям, их наверно не сильно волнует, кто его отец; им достаточно того, что он сын Царицы… - Говорил и боялся, что получается слишком резко; но ее это не задело.

- Да, - говорит, - и он это знает. До последнего времени он обращался с ними безобразно; они для него попросту не существовали, разве что за рабочих скотов их считал. Ко мне они приходили. У меня должность такая - выслушивать прошения и мольбы, а критяне всегда с большей готовностью просят женщину; и я старалась им помочь… Я знаю, как это бывает, когда тебя третируют… Я часто передавала их просьбы отцу, так и заговорила с ним впервые. А он мне говорил, бывало: «Ты всего-навсего богиня, маленькая моя Ариадна. Быть чьим-то послом - это серьезное дело», - но часто делал то, что я просила.

Я вытер ей слезы.

- А теперь? - спрашиваю.

- О! Теперь Астерион их обхаживает. Прежде, если их обижали, он и пальцем не шевелил, а нынче поддерживает, даже когда они не правы, если только это не затрагивает его приближенных. Даже во Дворце он собирает вокруг себя людей с критской родней, таких как Лукий. Понимаешь, почему нужно, чтобы отец мой умирал медленно?

- Дело плохо, - говорю. - И многих он уже завербовал?

- Критяне ничего не забывают. Те, кого он оскорбил когда-то, - те его не простили. Но если кого обидели эллины - те обращаются к нему.

Мы говорили еще, но остального я не помню. Помню только, как голова кружилась - от мыслей, от бессонницы, от сладкого аромата ее волос.

Во время следующей Пляски, когда я смотрел на ложу, мне казалось, что все знают о нас; и я знал, что она чувствует то же самое… Но никто ничего не заметил. А я исполнил в тот раз новый номер: со спины Геракла - заднее сальто в прогибе с приземлением на ноги. Все утро отрабатывал его на деревянном быке - пусть посмотрит, на что я способен.

Я не хотел тревожить Журавлей перед Пляской, но после - после рассказал все, что мог. Сказал, узнал, мол, что царь тяжело болен, что Астерион плетет заговор, чтобы поднять критян против эллинов и захватить трон.

- Это значит, - говорю, - что времени у нас в обрез. Если критяне его поддержат, он сможет удержать побережье от эллинского флота. И будет удерживать, пока не потеряет их любовь. А любовь их будет при нем, если ничто не будет угрожать ему на троне и ему не придется прибегать к силе внутри страны. Как долго? Год, два, три?… В любом случае дольше, чем мы продержимся на арене. Мы должны выступить как можно скорее.

- Мы делаем что можем, Тезей, но оружия у нас еще мало.

Это Ирий сказал, обиженно так. На самом деле они с Иппием натаскали больше оружия, чем все остальные вместе, - у них и возможностей было больше…

- Ничего, - говорю, - я нашел целый склад. Если все пойдет как надо, скоро оружие будет у всех.

Я собирался каждый раз прихватывать с собой понемногу и прятать где-нибудь в таком месте, где его легко и быстро можно будет взять. Но не хотел, чтоб об этом знали раньше времени.

В тот вечер в маленькой комнатке за храмом мы бросились друг на друга, как искра на трут. Два дня и ночь врозь - будто месяц они тянулись; по правде сказать, я накануне едва не пошел к ней, - будь что будет потом, - уже поднялся было, но увидел спящего Аминтора и вспомнил о своем народе.

Прошло всего три ночи нашей любви, но у нее было уже свое прошлое, свои воспоминания… У нас уже были заветные слова - слова-улыбки, слова-поцелуи… Но смеялись мы, или играли, или погружались в любовь, как дельфины в море, - я все время чувствовал какое-то благоговение.