Это меня выручило. Пилай был благородный человек, и сейчас - испугавшись, что я услышал эту фразу, - попросил меня рассказать, как я убил Скирона. Половина моего дела была сделана.

Потом все снова запели, а мы продолжали говорить об Истме.

- Я пробился и остался жив, - сказал я ему, - и это может сделать один человек. Но теперь кто-то другой уже разбойничает на дороге вместо Скирона. И так оно будет, если не расчистить весь Истм из конца в конец. Но это не по силам одному человеку, даже одному царству.

Глаза его заблестели. Но он был умен и прожил на добрых десять лет больше меня.

- Послушай, - говорит, - но ведь это же настоящая война! А как отнесутся к ней элевсинцы? Что станет с их морской торговлей, если дорога будет открыта?

Я уже думал об этом, потому покачал головой:

- Дорога тоже проходит через Элевсин, так что торговля только выиграет, когда зима закрывает морские пути. И потом, - я улыбнулся, - они смогут спокойно пасти свои стада, если мегарцы сохранят свои.

Он рассмеялся - и я увидел, что он говорит со мной на равных, как мужчина с мужчиной. Но я понимал, что потеряю его доверие, если буду слишком прост или слишком опрометчив. И потому добавил:

- Твоему отцу придется иметь дело не со мной, а с Ксантием, братом Царицы; а в Элевсине каждый знает, что он дерется лишь за то, что может унести. Скажите ему, что в замках разбойников полно добычи, - это поможет ему услышать вас.

Пилай протянул мне свой рог… Потом вдруг говорит:

- Ты это здорово придумал, Тезей. Сколько тебе лет?

- Девятнадцать. - Теперь я сам почти поверил в это.

Он посмотрел на меня и засмеялся себе в бороду:

- Что они там в Элевсине натворили?… Ставили западню на оленя, а поймали леопарда! Они сами еще этого не знают? Послушай, парень, а зачем тебе все это надо? Вот в это время в будущем году - что тебе этот Истм и все прочее?

- Когда ты умрешь, Пилай, тебе сделают гробницу, облицуют ее тесаным камнем… На палец тебе наденут твое кольцо, и в руку вложат твой меч, и лучшее твое копье дадут тебе, и жертвенную чашу, и еще ту, из которой ты пил в Зале… Пройдет сотня лет, и то кольцо будет лежать среди костей - но старики будут говорить своим внукам: «В этой могиле лежит Пилай, сын Нисия, и он сделал то и то». И ребенок скажет это своему внуку, а тот своему… А в Элевсине мертвых царей запахивают в поле, словно навоз, и у них нет даже имен. Если я не составлю себе эпитафию - кто это сделает?

Он кивнул: «Да, это понятно» - но продолжал смотреть на меня, и я уже знал, что он скажет дальше.

- Тезей, я прожил бок о бок с элевсинцами почти тридцать лет и знаю, как выглядит человек, предвидящий свой конец. У землепоклонников это в крови, они идут навстречу смерти, как птицы, перед которыми танцует змея. Но если змея танцует перед леопардом, он бросается первый…

Да, он был умен, и было бы глупо пытаться лгать ему.

- Там, откуда я пришел, человека связывает его согласие, - говорю. - Но может быть, я встречусь с этим в бою… Кто согласится жить дольше своего имени?

- Да уж конечно не ты. Но знаешь, с такой закваской в тесте, как ты, - обычаи в Элевсине могут измениться. Если верить легендам, такие случаи бывали во времена наших отцов.

Эти слова разбудили мысли, что дремали в сердце моем. Теперь, после нынешней победы, перемены не казались невероятными; и я был слишком молод, чтобы скрыть это, хоть и смотрел в огонь.

- Да, может оказаться, что у нас появится беспокойный сосед, - сказал он.

Мне понравилась его откровенность, мы понимали друг друга.

- Это бык твоего отца, - говорю, - и мой приз. Его мы едим. Не знаю, кто здесь у кого в гостях, но в любом случае мы теперь не враги, разве не так?

Он внимательно ощупал мне лицо своим быстрым цепким взглядом, потом взял меня за руку и крепко пожал.