- Да, может оказаться, что у нас появится беспокойный сосед, - сказал он.

Мне понравилась его откровенность, мы понимали друг друга.

- Это бык твоего отца, - говорю, - и мой приз. Его мы едим. Не знаю, кто здесь у кого в гостях, но в любом случае мы теперь не враги, разве не так?

Он внимательно ощупал мне лицо своим быстрым цепким взглядом, потом взял меня за руку и крепко пожал.

Костер догорал. Розовые и серые тени метались по пеплу, отдельные золотые искры… Объевшиеся псы лениво глодали кости… Стало тихо, мы наклонились друг к другу и перешли на шепот. Я видел, что мои минойцы спят не все, - некоторые следят, не займемся ли мы любовью. Мы сговорились добиваться войны к осени - не станем откладывать на весну. Он, как и я, не любил откладывать решенных дел… «Попроси отца, - сказал я, - пусть скажет - он, мол, слышал, что Керкион знает дорогу через Истм. Моим ребятам не по нутру будет плестись в хвосте». Он рассмеялся и пообещал. Потом мы улеглись спать. Я спал на животе: болела израненная спина. На другое утро, когда мы расходились, он подарил мне на прощание свой позолоченный рог; Товарищи удивленно глядели на это и гадали - достаточно ли долго бодрствовали накануне.

Мы вернулись в Элевсин чуть позже полудня, народ нас встречал. Двое несли на копьях кабанью морду, - мне надоело прятаться, словно непослушному мальчику, - и люди с ликованием приветствовали нас.

В дневных покоях Дворца ее не было; но видно было, что вышла только что: главная нянька с детьми была там, и на ткацком станке еще качался челнок на нити. Я поднялся наверх - дверь опочивальни была заперта.

Отошел в сторонку… Лицо у меня горело. Я был слишком молод, чтобы отнестись к этому легко; мне казалось - все царство будет знать, что жена позволила себе выставить меня словно раба. Постучал еще раз - за дверью послышалось девичье хихиканье, а двое слуг, шедших по коридору, изо все сил старались не ухмыльнуться. Когда мы были в постели, она меня так не третировала…

Возле меня была лестница на крышу. Я выбежал наверх и глянул вниз на царскую Террасу. Там было не слишком высоко, и никого не было - только вдали женщина развешивала белье… Я проскользнул между зубцами верхней стены, повис на руках и спрыгнул. Я с детства знал, как падать, чтоб не разбиться.

Приземлился я на ноги, но подвернул лодыжку. Не так сильно, чтобы хромать, но больно было - я разозлился еще больше… Подбежал к окну спальни, распахнул занавеси - она была в ванне.

На момент это напомнило мне комнату матери десять лет назад: девушка с гребнем и шпильками, платье расстелено на кровати, ароматный пар над глазурованной красной глиной…

Мать была белее, и благовония ее были более свежими, весенними. Она ведь и моложе была в то время, но об этом я не подумал. Услышал свистящее дыхание Царицы и увидел ее лицо.

Однажды в детстве мой воспитатель и так уже собирался меня высечь, а тут я еще вошел к нему случайно, - раньше чем он меня ждал, - и как раз в тот момент дворцовая девушка хлестнула его по лицу. Ну и досталось же мне в тот раз!… Теперь я тоже вошел раньше времени. Возле платья лежала диадема, выше той что она носила обычно; лицо ее было влажно от пота, без краски; из ванны торчала нога - ей срезали ногти… Я видел - она заставит меня платить за то, что застал ее вот так.

Она задернула ногу в ванну, - девушка выронила нож, - но коленки все равно торчали.

- Выйди, - говорит, - и жди. Мы не готовы.

Так разговаривают со слугами. Как раз это мне и было нужно.

- Я не сержусь, госпожа, что вы не встретили нас внизу. Что-либо вам помешало, не так ли? Не будем больше вспоминать об этом, - сказал и сел на кровать. Женщины заволновались, но вели себя очень тихо; было видно, что они ее боятся. У моей матери сейчас был бы гвалт - как на голубятне, когда туда кот заберется.

Она выпрямилась, сидя… Я поднял пурпурный лиф, стал разглядывать вышивку.