— Андромаха! — окликнул её базилевс.

Она обернулась.

— Ой, Неоптолем! Что случилось?

— Ты нужна мне, Андромаха! Плыви назад!

— Плыву! — отозвалась молодая женщина, разворачиваясь в воде. — Только отвернись, пожалуйста...

— Отвернусь, когда ты подплывёшь ближе, — сердито воскликнул юноша. — Сейчас я всё равно вижу только твою голову.

— Меня ты видишь всю, господин! — возмущённо подала голос Эфра.

— Что?! Тебя? Да было бы на что смотреть! — отрезал базилевс.

— Ну, когда-то, возможно, и было! — не смутилась дерзкая рабыня.

— Это было задолго до моего рождения, — съязвил Неоптолем. — И потом, ты же не голая, а в какой-то тряпке. Лучше поторопилась бы подать одежду твоей госпоже — я не могу ждать долго.

В это время Андромаха коснулась ногами дна, и над водою показались её округлые плечи. Она остановилась, выжидающе глядя на Неоптолема, и так, проклиная свою слабость, покорно отвернулся.

Он слышал позади шуршание её одежды и представлял себе, как она, изгибаясь своим тонким лёгким телом, проскальзывает сквозь тёмные складки, расправляет ткань на плечах, наклонив головку, застёгивает пояс, как зашнуровывает сандалии, по очереди ставя сперва одну, потом другую точёную ножку на камень...

— Я оделась, Неоптолем!

Юноша обернулся. Она стояла, подняв руки, поправляя причёску и втыкая во влажные волосы черепаховые гребни. Её покрывало, наброшенное на плечи, спускалось до колен, такое же густо-синее, как и платье. Все четыре года, что она жила в Эпире, Андромаха носила только тёмно-синюю одежду и не надевала никаких украшений. Неоптолем знал, что означает для троянцев этот цвет, и ни разу не предложил женщине надеть что-то другое. Это молчаливое уважение к её трауру только усиливало благодарность молодой пленницы своему хозяину.

— Эфра! — юноша повернулся к старой рабыне, тоже успевшей одеться и взять свою корзинку. — Ступай вперёд, отвяжи моего коня и веди его во дворец. Для охраны возьми Тарка. А мы с госпожой пойдём пешком — я хочу поговорить с нею так, чтобы нас не слышали и не подслушивали.

Эфра поклонилась, а Андромаха, повернувшись к зарослям, звонко позвала:

— Тарк! Ко мне!

Громадный пёс тут же явился на зов.

— Тарк, ты пойдёшь с Эфрой, — приказала женщина. — Вперёд пойдёшь, понял?

Пёс вильнул хвостом и, ткнувшись мордой в руку хозяйки, послушно побежал вслед за рабыней, уже исчезавшей в полумраке зелёного коридора акаций.

— Что-то случилось? — спросила Андромаха, заглядывая снизу в нахмуренное лицо юного царя.

— Идём! — он тоже зашагал к тропе, стараясь идти медленнее и делать шаги покороче, чтобы женщина могла поспевать за ним. — Да, случилось. И нам с тобой нужно кое-что решить. Сегодня и сейчас.

Суровость его голоса и жёсткий тон насторожили и даже слегка испугали Андромаху.

— Что? Скажи... — проговорила она, робко касаясь его руки.

Они шли среди тихо шелестящих акаций, чьи пушистые ветви задевали их и осыпали зелёными чешуйками. Редкие блики солнца, проникая то тут, то там в прорехи зелёной стены, скользили по их лицам и плечам.

— Менелай приехал, — сказал глухо Неоптолем. — Сегодня пришли два корабля, завтра к утру должны подойти два других — с ними приплывёт Гермиона, дочь царя Спарты.

— На которой он хочет тебя женить? — спросила Андромаха, без раздражения и без удивления. — Но ведь год назад они уже приезжали...

— Да, — голос юноши звучал жёстко, он невольно, волнуясь, ускорял шаги, и его спутнице приходилось почти бегом догонять его.