Алексей. Как же быть, маменька? Указ получен от цесаря, чтоб отлучить тебя, не медля. До утра едва ждать согласились. Того и гляди, силой отнимут. Бежать надо…

Ефросинья. Куды бежать? Везде найдут. Один конец, – поезжай к отцу.

Алексей. И ты, и ты, Афрося! Напели тебе, видно, Толстой да Румянцев, а ты и уши развесила.

Ефросинья. Петр Андреич добра тебе хочет.

Алексей. Добра! Что ты смыслишь? Молчи уж, баба, волос долог, ум короток. Аль думаешь, не запытают и тебя? И на брюхо не посмотрят: у нас-де то не диво, что девки на дыбах раживали.

Ефросинья. Да ведь милость обещал…

Алексей. Вот они мне где, батюшкины милости!

Ефросинья. А что ж, царевич, и потерпи. Плетью обуха не перешибешь, с царем не поспоришь. А он тебе не только царь. а и отец богоданный…

Алексей. Не отец, а злодей, мучитель, убийца!

Ефросинья. Государь царевич, не гневи Бога, не говори слов неистовых. И в Писании-де сказано: чти отца своего.

Алексей. А ведь и другое тоже, девка, в Писании сказано: «не приидох вложити мир, но рать и нож; приидох разлучити человека сына от отца». Слышишь: Господь разлучил меня от отца моего. От Господа я рать и нож в сердце родшего мя, я суд и казнь ему от Господа! И не смирюсь, не покорюсь, даже до смерти. Тесно нам обоим в мире. Или он, или я!

Опять ходит по комнате. Молчание.

Алексей. Ну, ладно. Куда ни на есть, а завтра едем. Папа не примет, – во Францию, в Англию, к шведу, к турку, к черту на рога, – только не к батюшке!

Ефросинья. Воля твоя, царевич, а я с тобой не поеду.

Алексей (останавливаясь). Как не поедешь? Что еще вздумала?

Ефросинья. Не поеду. Я уже и Петру Андреевичу сказывала: не поеду-де с царевичем никуды, окромя батюшки: пусть едет один, куда знает.

Алексей. Что ты, что ты, Афросиньюшка, маменька? Христос с тобой! Да разве я?.. О, Господи, разве я могу без тебя?

Ефросинья (совсем оторвав шнурок от петли и бросив на пол). Как знаешь, царевич. А только не поеду. И не проси.

Алексей. Одурела ты, девка, что ль? Возьму, так поедешь. Много ты о себе мыслишь. Аль забыла, кем была?

Ефросинья. Кем была, тем и осталась: его царского величества, государя моего. Петра Алексеича, раба верная. Из воли его не выступлю. С тобой против отца не пойду.

Алексей. Вот ты как заговорила! С Толстым да с Румянцевым снюхалась, со злодеями, с убийцами! За все добро мое, за всю любовь… Подлая! Подлая! Хамка, отродье хамово!

Ефросинья. Полно тебе, государь, лаяться, а как сказала, так и сделаю.

Алексей (опускаясь в кресло, взяв ее за руку и стараясь заглянуть ей в глаза). Афросьюшка, маменька, друг мой сердешненький, что же это, что ж это, Господи? Время ли ссориться? Зачем так говоришь? Знаю, что того не сделаешь, в такой беде одного не покинешь; – не меня, так дитё свое пожалеешь…

Ефросинья молчит.

Алексей. Аль не любишь? Ну, что ж, уходи, коли так. Бог с тобой! Держать силой не буду. Только скажи, что не любишь…

Ефросинья (вставая). А ты думал, люблю? Когда над глупой девкой ругался, насильничал, пьяный, ножом грозил, – тогда б и спрашивал, люблю аль нет?

Алексей. Афрося, Афрося, что ты? Аль слову моему не веришь? Ведь женюсь, венцом тот грех покрою.

Ефросинья (смеясь). Челом бью, государь, на милости! Еще бы не милость! На холопке царевич изволит жениться! А ведь вот, поди ж ты, дура какая, – этакой чести не рада! Терпела, терпела – мочи моей больше нет! Что в петлю, аль в прорубь, что за тебя, постылого. Лучше б и впрямь убил меня тогда, зарезал! Царецей-де будешь, – вишь, чем вздумал манить! Да, может, мне девичий-то стыд и воля дороже царства твоего.