Различие в характерах порождало различие во взглядах на настоящее и будущее России. Отец не жалел живота своего ради европеизации России, ради превращения отсталой во всех отношениях страны в могучую державу. Это сопровождалось напряженным ритмом жизни царя и подданных, требовало колоссального напряжения физических и нравственных сил и материальных ресурсов.

Такой ритм жизни противоречил чаяниям сына, идеалом которого был покой, отсутствие каких-либо потрясений и крутых перемен.

Если бы различия характеров касались жизни частных лиц, обычной семьи, то они остались бы достоянием семейной хроники. Но в данном случае они приобрели государственное значение. Отец имел полное основание подозревать, что сын, будучи наследником трона, восстановит в стране старомосковские порядки, обречет ее на вековое отставание.

Отец считал себя слугой государства, верил в возможность повернуть страну лицом к Западу, опережавшему Россию во всех сферах жизни, начиная с быта и кончая структурой государства. Сын, напротив, рассматривал трон как средство удовлетворения личных потребностей, как гарантию размеренной жизни царского двора с его пышными церемониями.

Разве предшественники Петра позволяли себе работать топором, находиться в гуще сражений, лично отправляться на «богомерзкий Запад», чтобы овладевать навыками кораблестроения и кораблевождения, беседовать в прокуренной комнате с простыми людьми, обладавшими знаниями и опытом?!

В то же время Петр допускал серьезную ошибку, когда требовал от подданных, в том числе и от сына, такой же самоотдачи, которую для дела щедро расточал сам и которая была не под силу подавляющему большинству подданных. Вспомним письма Петра военных лет военачальникам, в которых часто встречались слова «наискорее», «поспешайте», «не медля» и др. Такой ритм жизни не мог вынести слабый телом и духом царевич. Первоначально, когда Петр давал задание сыну заготовить фураж для армии и пополнить ее рекрутами, а также укрепить Москву на случай появления у ее стен войска Карла XII, у него не было к нему претензий. Сын выполнял поручения вдали от отца, который и не ведал, чьими усилиями достигались успехи: воевод и губернаторов или сына.

В 1712 году царевич находился при отце и тот мог вполне оценить усердие сына, которое глубоко не удовлетворило его. Петр отреагировал на это отчуждением от царевича, игнорированием его существования, прекращением общения с ним. Именно в это время у Петра зародилась мысль лишить сына права наследования, а у царевича, почувствовавшего, что над его головой сгущаются тучи, возникла и созревала мысль о бегстве.

В слабом духом и телом царевиче тем не менее горело неистребимое желание овладеть троном. Петр, как нам представляется, ошибался, когда приписывал вину за бегство сына и его противоправные поступки духовенству. Не отрицая роли советчиков в рясе в событиях, приведших к гибели царевича, надлежит главным виновником трагического конца считать Кикина — подлинного организатора бегства царевича.

Сам по себе побег явился изменнической акцией, каравшейся смертью. Но с побегом связано немало поступков царевича, каждый из которых по законам того времени карался смертью. Горячее желание смерти отца, готовность возглавить бунт против него, если его об этом попросят восставшие, готовность добывать трон, опираясь на иноземные штыки, и т. д. — все это было выяснено во время следствия. Это дало основание отцу посчитать царевича «своим сыном по рождению, но злодеем по делам». Отец и поступил с ним как со злодеем, обычным колодником: у жестокосердного отца не возникло жалости к сыну-злодею, корчившемуся от боли у него на глазах во время пыток.

У Петра было бесспорное право сохранить жизнь сыну. Но следствие показало, что клятвенные обещания сына отречься от трона являлись обманом. Быть может, царь согласился бы сохранить жизнь царевичу, если бы был уверен, что тот, став монахом, окажется в роли пассивного наблюдателя происходивших событий, продолжавшихся преобразований.