Кстати, европейские линейные ноты пришли на смену старинным крюковым тоже в 1670-х гг., а первые русские театры и танцы во дворце появились в недолгие годы счастья царицы Наталии Кирилловны, когда она, воспитанница Артамона Матвеева (женатого на шотландке Гамильтон), нарушив вековую традицию, стала даже появляться перед народом.

В 1680-е гг. новые дворцы знати, их убранство, утварь, кареты, одеяния представителей «верхов» поражали иностранцев роскошью, а не какой-то спецификой. Не все, как В.В. Голицын, владели древними и новыми языками, но увлечение музыкой и литературой уже приобретало повальный характер. Те, кто не мог сочинить приличную для двора речь, заказывали стихотворные вирши (вплоть до тостов и надписей на подарках) писателю-профессионалу. А с новейшей стихотворной эпитафией хоронили родных даже купцы и подьячие.

«Зрением и потребством вещей человек веселится!» — провозглашал писавший все выступления патриарха Иоакима (а потом Адриана) Карион Истомин — модный в те времена придворный литератор. И действительно, изящные и технические «художества» наполняли жизнь московского двора при правлении Софьи. Хотя царевна, в отличие от старшего брата Фёдора, не вникала лично в работу мастеров и изобретателей праздников, она позволила сестрам, теткам и вдовствующим царицам завести собственные дворы, обеспечившие художников всех специальностей массой заказов.

Сохранившиеся документы Российского государственного архива древних актов говорят о соревновании вырвавшихся из терема дам в роскоши и изяществе нарядов, дворцовых убранств, мастерстве их певческих и инструментальных капелл, тщательности подготовки праздничных действ. Заказывавшиеся царевнами латы, оружие и даже боевые знамена свидетельствуют, что царственные девы оказывали внимание не вышедшим из цветущего возраста мужчинам.

До прихода Софьи к власти женская половина царской семьи общалась только с боярынями и женской прислугой, пожилыми родственниками и «старыми боярами» — особенно доверенными мужчинами не первой молодости, ставшими своего рода членами семьи. Явление при царе Фёдоре среди «комнатных бояр» 33-летнего князя Василия Голицына, элегантного и образованного по высшим европейским меркам, не могло не произвести глубокого впечатления на 19-летнюю Софью.

Сложившийся через семь лет в борьбе с Московским восстанием политический союз Софьи и Голицына, благодаря которому царевна обрела личную свободу, вполне мог стать и союзом любовным. О последнем после падения правительства регентства ходили сплетни, но единственное письмо царевны, где она, обращаясь к князю как к члену семьи, называет Голицына «братцем Васенькой», «светом моим» и «батюшкой», было написано во время нежной дружбы Софьи с другим человеком — Фёдором Леонтьевичем Шакловитым.

Первый был интеллигентным государственным деятелем, второй — смелым политическим дельцом. Оба отличались от фаворитов XVIII в. тем, что сделали карьеру отнюдь не через царевнину постель. Ровесник царевны Софьи, Шакловитый стремительно выдвинулся в Приказе тайных дел царя Алексея (1673–1675) и стал дьяком важнейшего Разрядного приказа — своего рода министерства обороны Российского государства. В разгар Московского восстания он стал думным дьяком, после казни Хованских возглавил Стрелецкий приказ, а в конце 1683 г. за выдающиеся успехи в «переборе» стрелецких полков был пожалован в думные дворяне.

Именно Шакловитый руководил кадровой политикой правительства регентства, имея исключительное право доклада Боярской думе о штатах и окладах центральных ведомств. Острый ум, мужество и просто д'артаньяновская выносливость Фёдора Леонтьевича не раз использовались Голицыным в затруднительных положениях.