|
Пойми же, дорогая моя, что я — царица Египта, прирожденная охранительница законов. Этот бешеный безумец, опьяненный убийствами, не оставил мне ни малейшей возможности спасти его. Итак, преклонись перед неизбежным! Время, излечивающее все раны, заставит тебя позабыть этого недостойного человека, и жизнь вступит в свои права. Я знаю это по опыту. Я потеряла больше тебя, так как Наромат был герой, такой же благородный, как и красивый. Это был мужественный воин, павший при защите своей страны. Даже врачи удивлялись его подвигам. Боги иногда бывают жестоки, они никогда не дают смертным полного счастья. Они дали мне могущество, но отказали во всех других радостях. Даже тебя, мое бедное дитя, я не могу открыто признать. Когда же я хотела, по крайней мере, дать тебе счастье, я оказалась бессильной перед судьбой.
— Не считай меня неблагодарной, моя мать и благодетельница, — пробормотала Нейта, прижимая горячие губы к руке царицы. — Я ежеминутно благословляю тебя и ради тебя я хотела бы победить пожирающее меня адское чувство, но я не могу этого сделать. Не осуждай меня за это, так как я боролась и борюсь против силы, давящей на меня. Я не знаю, чары ли это, или любовь? Я не могу передать того, что происходит во мне, но только вдали от Хоремсеба я погибаю, как цветок без воды. Я схожу с ума при мысли, что должна навсегда потерять его. Вошедшая Ама перебила страстную речь. Она доложила, что великий жрец Аменофис и прорицатель храма Амона, Рансенеб, просят милостивого разрешения предстать перед царицей. — Хорошо, — сказала Хатасу. — Скажи, чтобы их провели в зал рядом с рабочим кабинетом. Я сию минуту приду туда. От сообщения о приходе двух жрецов яркая краска залила лицо Нейты. Как только драпировка опустилась за рабыней, она бросилась к царице, поспешно выпившей несколько глотков молока, и, подняв сложенные руки, взмолилась: — Я знаю, что Хоремсеб болен и заключен в темницу здесь, в Фивах. Не прощения для него прошу, но милости — облегчить его страдания, и позволения попросить жрецов, чтобы они передали ему то, что я пришлю. Хатасу с удивлением слушала, нахмурив брови. Мрачный огонек сверкнул в ее черных глазах. — Кто осмелился нарушить мое приказание и сообщить тебе об аресте презренного? — сурово спросила она. — Ах, разве можно скрыть то, что известно всем Фивам? Неужели ты думаешь, что сердце не подсказало мне, что он близко? Сжалься надо мной! Дай мне ничтожную радость облегчить его страдания! Жесткий отказ чуть не сорвался с языка, но видя расстроенное лицо Нейты, лихорадочный взгляд и страшное возбуждение, Хатасу смягчилась. — Хорошо! Ступай и проси жрецов. Если они согласятся, я позволю тебе послать различные вещи для облегчения участи узника. С радостным криком Нейта поклонилась и поцеловала край платья царицы. И опрометью бросилась вон из комнаты. Она пробежала через царские комнаты и проникла в указанный зал в ту самую минуту, когда жрецы входили через противоположную дверь. Это была большая, немного темная комната, со стенами, инкрустированными золотом и корналином. В глубине комнаты, у двери, закрытой тяжелой драпировкой, вышитой золотом, дежурили два вооруженных телохранителя. У колонны стоял чиновник, украшенный почетным ожерельем. Когда сопровождавший жрецов придворный удалился, Нейта подошла к ним и, преклонив колени, умоляюще подняла руки. Доставленные утром в храм дары от имени сестры дали многое понять жрецам. Они не сомневались, что молчаливое заклинание женщины заключало в себе просьбу о каком — нибудь облегчении для Хоремсеба. Они благословили ее, затем Рансенеб ласково спросил: — Тебе что — нибудь нужно от нас, бедное дитя? По твоему взгляду я вижу, что твоя душа еще очень больна. — Святые и уважаемые служители богов! — произнесла Нейта голосом, полным слез. |
