Джузеппа была женщина нестрогих нравов, такой она, наверное, и осталась, ведь я знаю, что она никогда не любила того человека, за кого ей пришлось выйти замуж, да и он, впрочем, не внушая любви своей супруге, находил утешение на стороне. Но Джузеппа любила свою дочь и предпочла бы скорее увидеть ее мертвой, нежели чьей-нибудь любовницей, будь то самого принца.

У сердца — свои причуды: нет более ревностных защитников добродетели, чем те, кто был далек от нее в своей жизненной практике.

Дюбуа, знавший, как легко было найти подход к итальянке (так обычно называли Джузеппу), направил к ней пройдоху Лафара. Госпожа Мариани приняла капитана в прелестном будуаре, обтянутом, украшенном и обставленном так, как это делают модные содержанки.

Следует заметить, что, к чести итальянки и к стыду Лафара, его хлопоты не увенчались успехом.

Капитан встал, собираясь уйти.

«Подумайте об этом хорошенько», — сказал он.

«Уже поздно, разговор окончен, — ответила Джузеппа, — обязанности хозяйки дома призывают меня, я вас оставляю».

«О! Никто и не задумается, с кем и зачем вы уединились в этом таинственном будуаре».

«Но как только задумаются, начнут предполагать дурное, и ваше присутствие…»

«Не забывайте, от кого я пришел умолять вас».

«Я хочу об этом забыть: глупец завоевывает сердце женщины для друга, подлец покупает его для вельможи».

«Берегитесь кардинала!»

«Я?!»

«Вам известно, как он мстит своим врагам».

«Врагам, пусть, — с презрением и твердостью ответила Джузеппа, — но мне…»

«Да, вам, ведь он вас любит, а отвергнутая любовь обращается в ненависть».

«О! Запоры Бастилии не устоят против меня; кстати, уже поздно».

«Да, сударыня, поздно. Но только одно последнее слово. Вам известен девиз кардинала: „Если что-то не дается само, надо брать его силой“. Вы отказываете — он возьмет».

Лафар ушел.

Через несколько дней Мариани — ведь он мог помешать — бросили в Бастилию: предлогов было предостаточно. А Джузеппу похитили как-то вечером, когда она выходила из дома г-жи де Тансен.

Лафар приехал, чтобы утешить малышку Терезу, и посоветовал ей броситься к ногам Дюбуа, молить его о милости к матери и Мариани, которого она называла своим отцом.

Дюбуа принял хорошенькую девочку великолепно и пообещал в тот же вечер представить ее принцу. А до тех пор ее оставили в покоях министра; когда же наступила ночь, ее действительно отвели в укромный домик, где регент проводил иногда вечера и где нередко добродетель приносила себя в жертву.

Малышка Тереза, поверившая красивым словам Лафара и втайне уже очарованная им, последовала за молодым человеком; он же не прочь был взрастить в сердце девушки росток любви, уже пустивший корни, но регент…

— Но регент тоже любил ранние плоды, особенно, если он сам бросил семя, — заметил Вольтер, перебив меня и намекая на отцовство герцога в случае с Терезой.

— Вот и вы, господин де Вольтер, вы, человек, который пишет историю, тоже клевещете на него, как другие! — ответила я. — В таком случае, вам нет необходимости слушать этот рассказ до конца.

— Мне будет приятно узнать о развязке из ваших мемуаров.

— Значит, вы хотите, чтобы я написала мемуары?

— Вам давно пора начать работу над ними; нельзя обкрадывать историю и хранить лишь для себя подобные тайны. Немало людей расскажет потомкам о битвах, переговорах, великих политических событиях; но особый мир дамских салонов, альковов и уединенных кабинетов знают только актеры, игравшие в нем определенную роль, и только они могут открыть нам его.