* * *

– Василий Михайлович, объясни мне, неразумному, потому что я чего-то недопонимаю, как приключилась сия оказия? – мне очень сильно хотелось побиться головой о стол, но нельзя было показывать слабость перед этим упрямым бараном, который сидел напротив, поджав губы, и старательно делал вид, будто не понимает, что я ему пытаюсь предъявить.

– Это же калмыки, государь Пётр Алексеевич, дикие неподконтрольные люди…

– Василий Михайлович, до того, как вы всей дружною гурьбой выехали в направлении Сибири, было заключено соглашение с цинцами, с которыми все согласились. Правильно? – Бакунин неуверенно кивнул. – При это у нас образовалось два противоборствующих лагеря, и вождь одного из них ратовал за войну и подвиги, а второй об оседлости и мире во всем мире. Но, как только вы дошли до Алтая, начались проблемы. При этом проблемы весьма и весьма странные: тот, кто был за мир, подумав по дороге, внезапно решил, что был неправ и рванул завоевывать Алтай, стремительно приближаясь к Тибету, а вот тот, кто так сильно хотел воевать, решил, что Амур вполне подходящее место, чтобы осесть. Объясни мне, как это произошло? – я со всей злости стукнул по столу.

– Ну откуда мне знать, государь Пётр Алексеевич? – Бакунин развел руками.

– А кто должен знать? – спросил я ласково и бросил перед ним письмо, присланное мне обеспокоенным невнятным движением у своих границ Далай-ламой. – Кто должен знать? Я отправил тебя вместе с калмыками именно для того, чтобы ты знал о том, что придет в их головы. И, Василий Михайлович, ты сам просился в этот поход. Ежели ты знал, что не сможешь не просто контролировать калмыков, но и не понимать их намерений, зачем ты уверил меня в обратном?

– Царен-Дондук не войдет в Тибет, – Бакунин протер лицо руками. – Он слишком религиозен, чтобы сотворить такую вопиющую глупость. Дондук-Омбо же напротив скоро наскучит мирная жизнь. Он себя едва ли не Чингизом видит, так что вернется к цинцам и продолжит бить джунгар, словно ни в чем ни бывало.

– Хорошо, – я встал и подошел к своей многострадальной карте, висящей на стене, и разрисованной вдоль и поперек. – Если ты можешь гарантировать их возвращение к заключенным договоренностям… – я выразительно посмотрел на Бакунина и тот уверенно кивнул. – А что мы будем делать с цинцами? Ведь вот эту территории, – я указал на ту территорию по берегам Амура, которую походя захватили калмыки, и примкнувшие к ним бойцы казачьего войска. – Надо как – то обустраивать либо вернуть цинцам с извинениями, что предлагаешь, Василий Михайлович?

– Ну, зачем сразу вернуть, – Бакунин внимательно смотрел на карту. – От энтих территорий до Тихого океана буквально рукой подать…

– Да что ты говоришь, и как это я сам не увидел? – я сложил руки на груди. – И как ты видишь возможность – не отдавать?

– Можно уговорить Дондук-Омбо не ждать, когда ему надоест оседлость. Он любит лесть, вот и сравнить его с ханом Чингизом, они его сильно почитают. Саблю какую подарить в ножнах с самоцветами, да и отправить обратно родичам своим дальним джунгарам доказывать, что достоин он быть с Чингизом вровень.

– Чингиз-хан был Далай-ханом, – проговорил я задумчиво, и посмотрел на письмо с Тибета, точнее на само письмо, и на перевод его, который мне Кер сделал. – Полагаю, что это возможно, – наконец произнес я.