Дрова трещали. Печка гудела. Дом наливался теплом, как вином.

Вино, давно не пила. Лакомство забытое. Забытый праздник. Сын угощал ее, когда приезжал.

Теперь не приезжает. Не приезжал давно.

Огромные, страшные города. Тысячи чужих мимо летящих лиц.

Другой мир. Забытый.

Частый и громкий стук в дверь сотряс дом.

Алена вздрогнула.

Подошла к двери. Слушала пустоту.

– Кто?

– Открой, Алена! Не бойся.

«Знает мое имя. Голос незнакомый. Открою».

Откинула крюк. Мороз опахнул лицо.

На крыльце женщина. Лицо обвязано шерстяным платком толстой, грубой вязки, концы платка продеты под мышками и завязаны на спине. Изношенная короткая шубейка. Глаза под платком горят, два угля.

За спиной ее красно-рыже, разливая огненный мед на полнеба, холодно пылало взошедшее солнце.

Морозный пар клубился в дверях.

– Пригласишь? Или сама войду?

«На «ты» меня называет, собачонка».

– Входи.

Алена посторонилась. Женщина вошла, отряхивая снег с пухового платка. «Платок как у чеченки».

– Раздевайся. Разувайся.

Подвинула ногой старые шлепанцы.

Женщина разматывала платок, медленно стаскивала шубу. Волосы забраны в пучок, темные, с проседью. «И я носила пучок, и у меня когда-то были такие… густые». Алену охватила внезапная зависть. Женщина моложе, свежее, сильнее.

– Проходи. Не Раисы Захаровой дочка?

Женщина села за стол. Терла ладонью замерзшие щеки.

– Не Раисина дочка?

Женщина молчала.

– Значит, не Раисина.

Женщина молчала.

– Чего молчишь? На крыльце говорила.

Женщина молчала.

Алена умолкла. Вглядывалась.

«Да я же… в зеркало смотрю».

Крикнула громко, на всю избу:

– Кто ты?

– Я Алена.

Алена поймала ртом воздух.

– И я – Алена!

– Я знаю, – сказала женщина без улыбки. – Поэтому и пришла.

– Кто ты?!

– Я – это ты.

Алена схватилась за стол, встала.

«Сейчас упаду, разобьюсь в кровь и проснусь».

– Ты не спишь, – сказала женщина ясным голосом. – Здравствуй.

И протянула к ней руки.

Алена отшатнулась и закричала.

– Я настоящая, – сказала женщина. – Я – это ты. Ты – это я. Мы обе – это Алена. Не бойся.

– Откуда ты взялась?..

– Оттуда не возвращаются. А я вот вернулась. Хоть чаем напои, замерзла я.

Женщина пила, грея руки о кружку, кусая жесткие карамельки.

Алена все пристальней глядела в зеркало живое.

«Так не бывает».

– Бывает, – женщина оторвала губы от горячей кружки. Утерла рот ладонью. – Гляди сюда.

Быстро, едва не порвав ворот рубахи, раскрыла грудь.

– Ну?!

Этот старый, белый и грубый рубец. Плохо заживший шов. Старая рана.

Чуть ниже ключицы, чуть выше медного креста.

Аленины руки сами протянулись, расстегнули пуговицу.

– И у меня такой же, вот.

Пальцы ощупали рубец. Пальцы сами узнали.

– Как ты выжила?

– Я? – Задыхались обе. Не могли говорить. – Сама не пойму.

– Я тоже не знаю. Что со мной?

– С тобой? Со мной…

– Мы думаем…

– Я уже ничего не думаю. Мыслей нет. А только смотрю на тебя, и все.

– На себя… Смотри… Вот ты какая стала… я…

– Вот я какая – была…

Руки двигались.