Выпал из подозрения и слуга семейства Кара Василий Титов. Он побывал в магазине Карцева и купил на девять гривен карамели (гривенник из полученного от Александра Кары рубля Вася утаил для собственных нужд). А в половине девятого мирно беседовал через калитку с горничной профессора Прибыткова Прасковьей Жабиной, очень живой и премиленькой молодой девушкой, весьма бойкой на язычок. Дом Прибытковых находится наискось от особняка Стрельцовой, а потому Титов не мог видеть выходящих из парадного. К тому же стоял он к дому Стрельцовой спиной, вернее, боком, поскольку глаз не сводил с хорошенькой Пашеньки. Стоял до тех пор, покуда она, сказавшись занятой, не ушла обратно в дом…

Сын пивовара Александр Кара попал под подозрение вследствие наличия пятен крови на рукавах пиджака, брюках и на груди белоснежной сорочки. И хотя он говорил, что обнимал и целовал мертвую мать и сестренку Ядвигу, вследствие чего и испачкался кровью, это мало принималось во внимание начальником отделения московской сыскной полиции Владимиром Ивановичем Лебедевым, принявшим дело о двойном убийстве в Хамовниках в свое ведомство. Начальнику московского сыска было совершенно неясно, каким образом колун попал на кухню, где как раз и находился Александр Кара, дожидаясь Титова с конфектами. Колуну было самое место валяться в комнате Марты или, на худой конец, в спальне, где стоял драгоценный сундучок, куда душегуб мог прихватить его, опасаясь, что в квартире, кроме убиенных, мог находиться кто-то еще. Ведь, по словам Александра, убивец вбежал в переднюю из залы, в которую можно было попасть только из спальни или детской комнаты. А вот из кухни попасть прямо в спальню, равно как и наоборот, – нельзя никак…

Не смог вразумительно ответить Александр Кара и на вопрос Лебедева, откуда у него в кармане, помимо четырнадцати рублей, оказались новенький серебряный портсигар и серебряная спичечница, общей стоимостью семьдесят рублей. Хотя на вопрос главного сыскаря Москвы можно было ответить весьма незатейливо: купил-де, в магазине того же Хлебникова.

А почему не ответил?

Потому что полагал, что его ответ станут проверять. А ему бы этого очень не хотелось… Так, судя по всему, рассуждал начальник московской сыскной полиции Лебедев. На этой почве у него и обер-полицмейстера Москвы его превосходительства генерал-майора Дмитрия Федоровича Трепова произошел весьма нелицеприятный разговор. Трепов, ознакомившись с делом о двойном убийстве в Хамовниках, просил Лебедева о скорейшем его разрешении, поскольку Алоизий Осипович Кара с покойной супругой были подданными иностранного государства, что накладывало на данное уголовное дело некий международный политический отпечаток. Лебедев браво отрапортовался, что главными подозреваемыми по этому делу являются крестьянин Иван Гаврилов, бывший арестант исправительного отделения, и сын Алоизия Осиповича Кары Александр.

– А сын-то тут при чем? – недовольно спросил Трепов, поводя широкими бровями.

– Во время совершения убийства он находился в квартире, – ответствовал Лебедев. – Потом, колун, которым было совершено убиение трех человек, находился на кухне, куда он не мог быть занесен посторонним человеком, если таковой, конечно, был.

– Что значит «если таковой был»? – пристально посмотрел ему прямо в глаза обер-полицмейстер Трепов.

– А то, что этот человек в черном полупальто, с узкими приподнятыми плечами и бритым затылком, который якобы совершил убиение супруги и дочери Алоизия Кары, известен нам только со слов Кары-младшего, – спокойно выдержал взгляд генерала Владимир Иванович Лебедев. – А был ли он на самом деле – очень большой вопрос.

– Вы полагаете, что это сын убил мать и старшую сестру и навеки покалечил младшую, если она, конечно, еще выживет? – напрямую спросил Трепов.