Мне нужно поговорить с отцом, но судьба не желает предоставлять шансы. Вечером того же дня он уезжает и снова с Софьей – на этот раз в Германию.

Никто ни о чём мне не говорит: ни отец, ни Алексей, ни Лурдес – похоже, Софья так и не раскрыла тайну своего «изнасилования», а для меня она уже превратилась в многотонный груз, отрывающий плечи.

Я буквально с остервенением жду возвращения отца, перебирая в голове сотни вариантов нашего разговора, думаю о том, как  сознаться в содеянном, пока однажды вечером мой телефон не высвечивает знакомое имя: «Валерия».

  Эштон…,   она не здоровается, и тяжкое предчувствие заполняет оставшиеся пустоты в моей душе.

  Да, Лера…

  Мы с твоим отцом впервые за последние… двенадцать лет поссорились.

Я выдыхаю: Боже, какое мне дело до ваших ссор… стоп! Он вернулся?

  А… он вернулся?

  Да, три дня назад. Я об этом и хотела тебе сказать… И не только.

  Не только?

  Эштон… Твой отец выхаживает все последние месяцы Соню.  Дело в том, что она беременна… была.

  Что?!

  Мне кажется, тебе стоит об этом знать. Собственно, по этой причине мы с ним и поссорились: он считает, что не стоит вмешивать ТЕБЯ в это дело.

Я не спрашиваю, почему она хочет поставить меня в известность о том, что происходит с Софьей:  Валерия ВСЁ знает... Знает!

  Почему…,   шепчу и не могу окончить фразу, не способен сформулировать мысль, одеть её в «подходящие» слова.

  Хочешь знать, почему она «была» беременной?

  Да!

  Ну… технически, она всё ещё… через час ей проведут операцию по удалению плода,   Лера вздыхает. – Её ребёнок умер, Эштон. Ещё вчера.

Я опускаюсь на пол, не осознавая ту дикую силу, с какой собственная рука вжимает тонкий смартфон в ухо…

  Аномалия развития плода – сердечная патология. Алекс… твой отец сделал всё возможное, чтобы сохранить ему жизнь, и шансы были   планировалась операция в Германии, внутриутробно, но что то пошло не так… В общем, её через час будут… а нет, уже чистят – он только что сообщение мне прислал. Эштон?!

Я не могу разжать рта. Я не знаю слов: ни английских, ни русских, ни французских…

  Эштон! – её голос громче, строже.

  Да, Лера,   отвечаю едва слышно, призвав для этого все свои силы, а их почему то нет, совсем нет.

  Я подумала, что ты повесил трубку. Ладно…

  Спасибо… что позвонила…

  Не за что.

Конец. Это конец всему.

        Lana Del Rey   Heroin      

Я сижу на полу, опустив голову в собственные раскрытые ладони, вжимаю пальцы в кожу головы, пытаясь пережить этот момент…

Одна, две, три, четыре… шестьсот секунд мои глаза смотрят на погасший экран телефона и … и ничего не видят.

Я не понимаю, что происходит вокруг меня, почему мир в хаотичном беспорядке несётся неизвестно куда, а я словно сижу на детской карусели  вот уже второй час подряд, меня тошнит, и глаза не в состоянии различать пёстрые картинки, пролетающие мимо…

  Меня нет, меня нет, меня нет…,   твержу сам себе, как попугай с черепно мозговой травмой.

В тот момент, когда сознание позволяет прийти в себя, часы в смартфоне показывают почти полночь – Валерия звонила мне больше пяти часов назад.

Я просидел пять часов кряду на полу гостиничного номера, склонившись над маленьким девайсом, подписавшим мой окончательный приговор – я сам никогда себя не прощу, никогда не оправдаю в собственных глазах смерть её ребёнка – моего ребёнка.