Несколько купленных газет ждали своего часа, и Кротов занялся местной прессой.

Все внутренние новости касались грядущих выборов. Кандидаты и их клевреты поливали грязью конкурентов и обещали, обещали, обещали…

Помимо этого говорилось что-то об успехах и достижениях, но тоже больше общими фразами. Мол, государство стремительно развивается и богатеет, промышленность работает, а что работает и с чего богатеет — толком и не понять.

Мировые новости были гораздо существеннее — и тревожнее. И не только кризис, поражающий одну страну за другой. После всего случившегося всевозможные чужие финансовые заморочки воспринимались не слишком серьезно и отнюдь не казались чем-то особо страшным. Ну, биржевой крах, и что? Это где-то настолько далеко… Тут государство рухнуло, раскололось на несколько частей, а что может быть ужасней? Да и какой промышленный спад в образовавшихся странах, в которых до сих пор большинство заводов или не работает, или работают еле-еле? Здесь-то особо хуже уже не будет. Некуда уже.

Но имелось и другое. Возрожденная Польша все меньше считалась с мировым сообществом и с нескрываемым вожделением посматривала в сторону восточных соседей. Паны полагали довольно большую часть земель своими, исконными, точнее — некогда принадлежащими, и теперь опять начинали кампанию по возвращению того, что очень давно было временно захвачено их далекими предками. Почему-то казалось: первоначально бывшее набором трескучих фраз для внутреннего потребления, сплачивания нации и подпитывания извечной гордыни, все это перерастало в реальную фазу. Во всяком случае, на польско-русской границе было весьма неспокойно, постоянно происходили какие-то мелкие стычки, и любая из них могла стать поводом к войне. Газеты хорохорились, кричали о могучей армии свободной демократической России, только для Кротова не являлось секретом — реальных вооруженных сил в распоряжении Москвы почти нет. Армия считалась рассадником контрреволюции, и ее упорно сокращали — пока не досокращались до нереального минимума. Да и были ли боеспособными остатки некогда грозных войск?

Поневоле вспоминались последние дни Великой войны. Немногочисленные, по каким-либо причинам не ушедшие домой солдаты, страшные только для собственного начальства, но не для врага, ощущение бессилия, а потом — известие о позорной капитуляции. А ведь было столько слов о верности союзникам, да только на войне ценится сила, а силы не стало еще со злосчастного марта, последовавшего за страшным февралем.

Поляки же, как можно было судить по статьям, обвиняли Москву в возрождающемся империализме на основании каких-то неопределенных разговоров о возможном объединении с вольным городом Петроградом и состоявшемся — с Уральской республикой. И требовали вернуть все земли, когда-либо принадлежавшие Речи Посполитой, включая Смоленск. Им-то Московия была удобной в границах века этак шестнадцатого.

Но украинцам было еще хуже. Тех вообще хотели забрать себе целиком, и перепуганные незалежники теперь срочно заговорили об оборонительном союзе с клятыми москалями.

Если подумать, с точки зрения Кротова, было не так и плохо. Внешний враг поневоле сплачивает даже тех, кто перед тем решил расстаться. В том ли виде, в ином, а там, может, и свершится чаемое?

Ладно. Все это — надежды, а будущее делают дела. Еще почитать, потом — ужин и сон.

ГЛАВА 3

Сибирская республика

— Вы отдаете себе отчет в случившемся? — Начальник кипел. Даже лицо его пошло пятнами, и, казалось, в любую минуту дело может закончиться апоплексическим ударом. — Прямо среди бела дня на крыльце управления милиции застрелен представитель дружественной державы! Более того, старший офицер из расположенного здесь подразделения американской армии! У вас на глазах! Буквально на глазах!

— Я это… тогда в сторону смотрел, — угрюмо буркнул Николаев.