Обливая ее грязью, он смаковал свою обиду.

Поведал мне, что брал ее  всегда сзади.

Потом рассказал, что иногда она вдруг, неожиданно, начинала вести себя как девочка-подросток, приводя его в изумление. Пытался убедить себя, что она выглядела нелепо — распатланная, нос длинный, чулки перекручены штопором.

— Мое стремление бросить ее, когда она показывалась мне в таком виде, удваивало ее неуклюжесть. Ее ревность, ее приставания с вопросами становились все надоедливей. В ее голосе то и дело проскакивали порочные, претенциозные интонации, и, как она ни силилась их сдерживать, они множились, вырывались наружу помимо ее воли. И «посколько» она шла на все, чтобы удержать меня при себе, удержать хотя бы на часть ночи, любая ее ласка, любая, самая нежная лесть пробуждали во мне только одно желание — оскорбить ее что есть силы.  И сбежать подальше.

Среда, 7 февраля. Позвонила Элизабет. Рассказала о последней эскападе  малыша Д. После обеда его отправили в детскую, где он должен был поспать. Она оставила его там, сказав, что совсем ненадолго выйдет в магазин купить что-нибудь на ужин. Вернувшись, она не нашла его в детской, разбудила А., который ничего не знал, и в панике начала искать ребенка. Прошло десять минут, а его так нигде и не обнаружили. Э. несколько раз обшарила их маленькую гостиную, плача и громко зовя его по имени.

Наконец Д. вылез из стенного шкафа маленькой гостиной, в полном восхищении от своей изобретательности. Он так сиял, на его мордашке была написана такая неуемная радость, что она не удержалась и задала ему хорошую трепку. Он, конечно, просто притворился, что не слышал зова, сказала Элизабет, и ждал, когда родители перевернут вверх дном всю квартиру, как будто они, все трое, затеяли игру в прятки или жмурки.

К семи вечера я зашел на улицу Бак, чтобы попрощаться с Д. перед его отъездом. Пока готовился ужин, я поиграл с ним и вдруг сказал ему вскользь, улучив подходящий момент:

— А вот этот спрятался за домом. Может, он не хочет, чтобы его нашли?

— Мне так понравилось, — гордо подхватил Д. (как будто знал, что я уже знаю), — что она не сразу нашла меня. Я затаился в шкафу и очень был доволен, что она меня ищет, что она плачет, — значит, она меня любит.

Он пошел ужинать. Я попрощался с ним, пожелав хорошего снега и много-много наград за хорошее катание.

Четверг, 8 февраля. Звонил Йерр. Флоранс распространяла о нем самые низкие, самые оскорбительные слухи. «Ничего, я разоблачу ее подлость! — сказал он. — Эта девка — настоящая шлюха!»

И наградил ее смачным словцом — взаддавалка.

Мне так и не удалось его успокоить.

Воскресенье, 11 февраля. Заглянул на улицу Бак около пяти часов. А. был на ногах. Йерр работал вместе с Элизабет в гостиной.

— Мне никак не удается совладать со своим внутренним «я», — сказал А. — Отказаться от надежды на счастье. Принять все, вплоть до личной смерти, как дар судьбы, как радость, как удачу.

— Нет ничего хуже, чем мысль об отречении, — сказала Э.

— Об отрешении,  — поправил ее Йерр.

А. встал и потащил меня за собой в спальню.