Я часто слышала это в своей жизни. Когда других жалели, мне говорили: ты — сильная. Когда другие пьют белое вино, разбавляя его признаниями в любви, я вынуждена думать о том, что должна спасти своего водителя. И его маму. И вернуть им жизнь.

Пока мои подруги наслаждались любовью, я все время должна была убивать кого-то. Я с залихватскими песнями переходила в разряд серийных убийц.

Телефон Олежека был переведен на автоответчик. Я попросила его срочно связаться со мной.

Домой не хотелось. В ночной тишине комнат принятое решение будет гонять меня из угла в угол и не даст заснуть.

Алекс была рада переменам. Она аккуратно вела машину по вечерней Москве, каждую минуту нажимая на кнопку в радиоприемнике. Как только какая-то песня мне нравилась, она тут же переключала ее на другую. Я молчала, мучительно борясь с раздражением.

«ДОН-Строй» закатил очередную свою вечеринку. Их бюджет на развлечения сравним, наверное, только с бюджетом на закупку стройматериалов.

У меня не было пригласительного, и я попросила Катю встретить меня.

Мы сидели за столом с ее олигархом и какими-то его приятелями, каждый из которых на него или уже работал, или мечтал работать, и то и дело к нам кто-нибудь подходил, чтобы почтительно с ним поздороваться. Девушки с соседних столов с завистью смотрели на нас с Катей, и мы купались в волнах его величия.

— Ты искала меня? — шепнул мне на ухо Олежек, вдруг возникнув у меня за спиной. Он с достоинством пожал руки всем мужчинам за нашим столом и сделал комплимент Катиной прическе.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — честно сказала я, когда мы отошли с ним в глубь зала.

Он неопределенно пожал плечами.

— А я был уверен, что найду тебя здесь.

Теперь пожала плечами я. Пренебрежительно.

— Я хочу убить Вову Крысу, — сказала я.

Наши плечи двигались так же часто, как в национальном еврейском танце под песню «Хава нагила».

В ответ его плечи двинулись равнодушно.

— Ты мне поможешь? — уточнила я.

— Не смогу. — Он уверенно мотнул головой, и я увидела в его глазах искреннее сожаление. — Мне сейчас в таком деле засветиться нельзя.

— Почему?

Его плечи качнулись загадочно.

— Так… А тебе срочно?

— Срочно. — Я кивнула ему как телефонисту, принимающему телеграмму.

— Не могу.

Заявление банка об отторжении собственности на основании договора о залоге уже легло на стол судебного исполнителя. О чем мне прислали уведомление. Попросили расписаться. Видимо, я могла идти собирать вещи.

Мой дом за три с половиной миллиона продавался, чтобы погасить банку задолженность в сто двадцать тысяч. Невероятная глупость.

Надо было позвонить Вадиму и одолжить у него эти деньги.

А чем отдавать?

А если он откажет? Как унизительно пережить подобный отказ!

Я думала о своем директоре Сергее. Букашка, которую вовремя не раздавили, потому что лень было шевельнуть ногой, отложила личинки. И теперь они сожрут весь огород. У меня не было на него зла — только равнодушное презрение.

Такие деньги, конечно, есть у Вероникиного Игоря. Я представила, как приеду к нему и он будет насмешливо на меня смотреть, закинув ноги на стол. Лучше уж продать дом.

Есть еще Катин олигарх. К нему с такими просьбами обращаются, наверное, по нескольку раз в день.

Есть Ванечка, который в силу своего английского менталитета не представляет, как можно одолжить столько денег.

Есть мои бриллианты. Но кому их продать?

Начать одалживать деньги — значит признаться в своей деловой несостоятельности. Предательство Сергея — тоже несостоятельность.