Гавриил Державин. Целение Саула
Саул, Сиона царь, сын Кисов, волю Бога Взгордясь презрел, тем власть Его уничижил. Господь средь гнева яра, строга, Блестящее лице с Саула отвратил И рек: «Поди, злой дух! круши его». Глаголом сим вострепетали бездны, Сквозь пропасти подземны Со огненна одра покоя своего Восстала злая Месть и идет на Саула. Пук лютых стрел на ней за плечьми среди тула Вися гремит, как гром вдали,— и перед ней Отверзлись ржавые со скрипом ада двери, Из коих зависти и злобы бледны дщери, Боязнь, и грусть, и скорбь, и скука, и тоска, Змеистых клочья влас вкруг ней, как облака, Пустив на ветр, летят в призраках черным роем: Те с скрежетом зубов, те с хохотом, те с воем, Как враны, волки как на труп с лесов, степей Стадами гладными на казнь бегут цареву. Средь крику их и реву Унынье дикое безмолвно, тяжело, Густой подобно мгле, на грудь, на очи, на чело, На дух преступника, на сердце налегло, Огнем всю внутренность, тоской смертельно жгло; И ночь и день его терзая угнетало, Мечтами ужасало. Почувствовал, почул Еговы гнев Саул.
Веселья от него повсюду удалились И утучняющий спорхнул от веждей сон, По ссохшимся щекам потоки слез катились, И был как тень, как остов он. В размученном таком, тревожном состояньи Друзья вокруг его во плаче, во стенаньи Вещают, что пастух, по имени Давид, Болезни тяжкие бряцаньем струн целит; Что арфы громкие и тихозвучны тоны Волшебством некаким обворожают слух, Покоят, веселят, лелеют, нежат дух И прогоняют грусть, задумчивость и стоны, И словом, мочной что гармоньи сладка власть Удобна исцелять болезнь и всяку страсть. Поспешно повелел звать сына Иессея.
Певец пришел, и хор с ним пред него, И зря, что на одре царь, взором пламенея, Лежит и день клянет рожденья своего, С созвучностию струн, касаясь чуть ушес, Двугласну тихо песнь вознес:
О Боже! поспеши Сердечный внять мой глас, Скорбь царску утиши, Отри потоки с глаз И просвети Твое лице На блещущем его венце.
Виждь, стрелы, Судия, Твои его разят, Как лютая змия, Лиют во сердце яд. О Боже! поспеши, Скорбь царску утиши.
Внимает песнь монарх; но сила звуков, слов Так от него скользит, как луч от холма льдяна; Снедает грусть его, мысль черная, печальна. Певец то зрит — и, взяв других строй голосов, Поет уж хором всем; но сонно, полутонно, Смятенью тартара, душе смятенной сходно:
На пустых высотах, на зыбях Божий дух Искони до веков в тихой тьме возносился, Как орел над яйцом, над зародышем вкруг Тварей всех теплотой, так крылами гнездился. Огнь, земля и вода и весь воздух в борьбе Меж собой внутрь и вне беспрестанно сражались, И лишь жизнь тем они всем являли в себе, Что там стук, а там треск, а там блеск прорывались; Гром на гром в вышине, гул на гул в глубине Как катясь, как вратясь даль и близь оглушали, Бездны бездн, хляби хлябь колебав в тишине Без устройств естество, ужас, мрак представляли.
Под томной песнью сей царя тягчайший сон Давил, что больше мертв, чем жив казался он. Был сходен хаосу, в сон вечный погруженну, В себе самом смятенну. Но глас взгремел: Стихиев бездны разделились; Огнь с воздухом на высоту взлетел, Земля с водою вниз спустились: Бысть свет! Чертеж, в уме Творца предвечно изложенный, Напечатлелся всей природы на ростках, На скрытых семенах. Всех дум его отсвет, От слова образ взяв, стал вид одушевленный, И в роде всяка тварь своем, К чему назначенна, явилась точно тем. Как искра, от кремня и из стали воспрянув, Так солнце излилось, из мрака возблеснув.
Прекрасное светило! Грядет среди небес, Величие открыло Тьмы Божеских чудес. В следы его смотря, Румянилась заря,
В безмолвном утра мраке Сияет Орион; Но звезд царя при зраке Бледнеет, меркнет он. На севере в полнощи льет Свой Арктус яркий свет.
И ты, о милая лампада, Луна! (так воспевал пастух) Средь звезд вдали блестяща стада Свой тихо совершаешь круг. Сумрачны тучи удивились Задумчивой красе твоей, Когда края их посребрились От светлости твоих лучей, И ты царицей нощи стала,— Оспоривая день, блистала.
Так тьмы планет в молчаньи путь Проходят свой благоговейно, Стремяще неотложный труд К мете всеобщей стройно, верно. О, коль сей дивен тихогром[1] И льет гармонию какую! Как светлых Серафимов сонм, Крылами песнь на нем святую Порхав, по сферам издают, Созвучно все Творца поют. Воскликни, хор, воскликни вдруг, И ты Творца с тьмой звезд согласно Пой с Серафимы велегласно; И ты Его творенье рук. Веселой трепетной душой Хвалу Его любовью пой!
В бесчувствии глухом лежащего владыку Проникнул сладкий шум сего священна лику. Оцепенелый взор вкруг дико водит он И чудесам небес дивится, мыслей полн. Но ново пение восстало И вновь царя слух обуяло: Он слышит, Океан, восстав, с чел звезд потек Шумяще в свой предел, во глубины безмерны; Возникли гор хребты мгновенно из середь бездны И меж себя пути отверзли бегу рек; А там, нагнувшися, скалы круты, кремнисты Низвергнули с себя журчащий чистый ключ, Который, как жемчуг пересыпаясь чистый, Катит по мураве поток свой в понт зыбуч.
Виждь, пестреет стадом холм, Агнцы по лугам резвятся, Тонким скрыты облачком Песни жавронков гласятся; А как солнца луч багряный Загорится средь ручья, Отдаются рощи дальны Свистом громким соловья. С неба Ангелы нисходят, Песни ангельски поя, И блаженство их низводят В тени злачные рая. Мир ликует и спокойство, Под смоковницей сидя; Цвет вдруг, запах и довольство К их желаниям ведя, Непорочность и веселья Рука об руку идут; Там не знают лицемерья, А все в радости живут. Будь, чета благословенна, Век невинностью спряженна, Ублажайся счастьем вновь, Чистая сердец любовь.
Хор смолк. Монарх челом своим с одра склонился И, благовенья полн, во помыслах молился Толиких множества Создателю чудес. Но злобы дух в нем вновь воскрес И черным жег огнем его с сугубой силой. Царь бьет себя во грудь с душой унылой: Почто веселье и покой, Рек, в хижинах живут, а дом забыли мой?
Быстрые гласы, теките, Духа печальна будите, Коль не почувствует сам, Грех что его есть тиран.
Стени и жалуйся, о арфа! скорбным тоном, Стени и наполняй весь свет его уроном. Несется, слышу, вопль, и стон, и плач, и вой. Какое зрелище я вижу пред собой! Увы! напрасны суть твои уж слез потоки: Преступная чета, ты пала в грех жестокий. С невинностью твоей веселость протекла, Смерть косу на тебя, яряся, занесла И Херувима меч огнем вокруг сверкает, Отчаянье в очах везде тебя пужает; Возненавиженна сама собою став, Куда сокроешься, себя собой терзав? Несчастная чета! оставленная Богом, В лесах ли будешь жить, с зверьми под листьев кровом; Но ты жалка, твое плачевно состоянье! Подвиглись небеса, все Ангелы в рыданье; Дол плачет, плачет холм, гул вкруг твердит: увы! О, коль несчастливы, сердца порочны, вы!
Быстрые гласы, теките, Души преступны разите, Правд не познают коль сих, Что грех мучитель есть их.
Кичливу грудь царя и страх и стыд бунтуют, В надменном гнев лице и злость изобразуют, Кровавы, выпуклы глаза его свирепо зрят. Но юноша хоть то и примечает, Без робости играет, Ланиты правдою горят, И смотрит так на злость тирана он спокойно, Как добродетели смотреть на злобу сродно. Под взором блещущим вслед скачущим перстам По арфе огнь бежит, сверкая по струнам, И возбуждаючи высоки, страшны тоны, Грех в бедствии поет и казнь его и стоны:
Громы в громы ударяют, Гул за гулами ревет, Смерть и ужасы летают, Молния вселенну жжет; Бездны разверзают зевы, Бог преступников казнит. Князь и царь, рабы царевы, Кто от Бога убежит? Род Иаковль! веси, грады Брось и кущи ты свои, Ты умрешь,— и нет пощады За злодействия твои. Ты умрешь,— и я уж внемлю Шум вокруг небесных стрел; Тропы смрадны кроют землю И Солима пуст предел.
Внемли! се крик и вопль из бездны возникает, Се слабо до ушей доходит он моих, Се тише от часу, все тише,— исчезает, И вот уже совсем затих. Погибли навсегда хулители Господни, Землей поглощены, низверглись в преисподни. Пропал их след, И слуху нет. Но ах! возмогут ли мои плачевны струны Те живо описать и молньи и перуны, Какие праведный определил Судья В казнь вечную злодеям. Увы! уж вижу я:
Грядет, грядет свирепо мщенье, Вкруг в бурю, в мрак облечено. Повергнуло скалы трясенье; Понт, небо в кровь превращено. Мир дрогнет, веет знамя гнева. Восстань, хлябь вод, восстань! Глас рек: и из твоих бездн чрева Потопом с неба шумным грянь И погреби в волнах вселенну, Нечестьем, злобой оскверненну. Пусть знает свет мой правый суд, Из сна грехов себя возбудит. Восстань! — да воды не придут В свой паки одр почить покойно; Но да стремятся всюды грозно, Поколь заклепов не прорвут, Сквозь гор камнистых не пройдут И сушей Океан не будет.
С гласу Господня Вмиг преисподня И звездна хлябь вод На землю течет. Море волнами, Небо дождями Шумит и ревет, Мир топит и жрет.
Бог прав — и суд Его есть правда, И праха сын всегда зреть слаб ее лучи. Ненависть с завистью покрыла ярых волн громада; Там сластолюбие, там роскошь, мрак пьючи, С развратом, с леностью погрязли бездн в стремленьи, И тщетно о своем мнят смертные спасеньи.
Скал прорван свод, Встал к небу понт, Нет больше в споре С брегами волн, На море море Кидает челн По всей вселенной Опустошенной.
Но гласы, пламенея, Возвыстеся певцов, Воскликни хор живее Спокойных пастухов, Чтоб огненные стрелы Струн их и песней вдруг Пронзали онемелы Цареву грудь и дух, И он бы, правды сам став зритель, Познал, что грех — его мучитель.
Меж тем как пел Давид так песнь, восторга полн, И сильный арфы глас чертожны двигал стены, Саул, в отчаяньи пуская дикий стон, Зубами скрежетал, терзал власы смятенны И рдел в жару, как угль, и мерз в хладу, как лед; По бледному лицу катился градом пот, И с пеною из уст клубилася желчь черна. В неистовстве его схватив рука кинжал Взнесла на грудь свою, но, быв остановленна От сущих близь его,— вдруг острый сей металл Повергла на Давида. Давид отсторонился, И действующий зря Страх Божий на царя, И что спасен был сам,— восторгом оживился, И стал приятно с струн, как ветерок, дышать, По малу дух царя к спокойству приучать; Но, тщетным зря и то, что скорбь хотя телесну И рану облегчить возможно нам известну; Но слабы все бальзамы суть Целить и утолять душевную в нас грусть, Сердечны скрыты раны, Терзающие тайны, — Приди ж, раскаянье, он рек, скорей с небес, О ты, что тусклый взор возводишь к милосердью И, полно чувств живых, Судеб колеблешь твердью, Приди, к святыне вождь, в лице печали, слез, И милость приведи Творца со умиленьем, Чтоб сердце царское пред ним с благоговеньем Соделалось тобой способным к чувству благ И от него б ушли уныние и страх! Раскаянье приходит: Внемли его, монарх; Оно покой приводит И сладость во слезах; Печаль им радостью бывает, Коль все желанье обитает И мысль твоя на небесах: Оно к блаженству первый шаг. И се раскаянье прогнало уже ярость. Царь смотрит на кинжал, являя трепет, жалость, И тихий на певцов кидает с вздохом взгляд. Зеницы, пламенно вращаясь, не горят, В которых перед сим отчаянность грозила, Небесная печаль грусть ада заступила.
О! как милость есть любезна, Всех она славней доброт! Плачет царь — и струйка слезна По ланите его льет. Ее Ангел принимает Не пустя упасть во тму; Милосердью посвящает, Жертв приятней всех ему.
Еще, еще,— но ах! болезнь приходит снова, Биенье сердца, грусть видна в очах царя сурова. Возвысьте, пастыри, ваш выспреннее глас, Покудова недуг в нем в корне не погас, Поколь обильный ток с очей не устремился И мук с души его ярем не низложился.
Всемогущий! приими Вздох раскаянья царева, Искушения изми И надежду среди гнева Брось ему твоим лучом, Чтоб он, сердца сокрушенье Слез излив тебе дождем, Зрел в тебе свое целенье.
Спустись теперь в юдоль с холмов, парящий хор, И к пенью вышнему не напрягайтесь струны: Триумф явили свой гармонии перуны. Монарх их чувствует, его светлеет взор, Ланиты бледные румянятся зарею. Блажен! — уж от него бежит унынье прочь; Не мучится уже он совестью своею. Раскаянной душе спешит сам Бог помочь, И черна скорбь к нему уж вспять не возвратится. Песнь ваша, пастыри, ему да усладится, И арфы тихие приятный сердцу звук Надеждою небес его да тешат дух, Забавы сельские, невинность и свобода, Да обольстит его ваш пением предел, Чтоб гордость позабыл, чтоб нравилась свобода И он богатству бы спокойство предпочел.
Поля, леса, пустыни дики, Сквозь дебрь журчащие ручьи, Пастушьи громки слышьте клики, Поющи светлы дни свои.
Меж скал от резвых стад брыканья Хохочет эхо вкруг его, И он, священна полн вниманья, То зрит, другой не зрит чего.
Под тихие вечерни сени Идет к нему покой с небес, Любовь, невинность в восхищеньи В цветах сидят с ним меж древес.
Вокруг чела его довольна Звезд зрится блеск, льет с ризы свет; Вся жизнь его покрова пальм достойна, Шалаш его покой дает.
Да ввек, о Ангел! ощущает Твою беседу грудь моя; Спесь, зависть при дворах блистает; Пастушья хижина твоя.
Тише, о песни! теперь вы звучите, Скорбному духу дремоту внушите; Лей на него свой аромат, сон, вкруг; Сладко спокойство, лелей его дух.
Слетайте на него, о воины небесны, Стрегущи Божий град,— и манием своим его Владеющие сном, чем вы, мечты прелестны, Грядуща время вид являете того, Где приготовлена душам благим награда, А злобы извергам грозящи страхи ада, Слетите и, его восхитя дух с собой, Представя перед ним небесный сад златой, К превыспренности той взнесите светлой, звездной, Где о бессмертьи лишь звучит бессмертный хор; Где, кроме радости, ничто не существует, И новой вечностью жизнь вечна торжествует.
Арф своих тоном, Божественным звоном, Стрясите с него Скорбь люту его; Плач будет в радость, Стон его в сладость.
И се уже его гармония живит; Потоком сладких слез кропит отрадный вид, Бежит уныние, проходит беспокойство. Согласье новое, яви свое устройство, Греми, струн новый гром, Созвучно с голосами, Подвигни небесами, Кличь радость в царский дом. Какая сильна мощь томит души волненье? Какая возбуждать в ней может бурну страсть? Твое, Гармония, волшебное веленье И над природой всей твоя чудесна власть. Ты, дщерь небес, Вселенной зримой сей с тех пор известна стала, Как с трона вечного Премудрость глас снислала, Который мир вознес. Явилась ты,— и твердь усеялась звездами, По звуку твоему потек сей красный, светлый строй! Полк ангельск, поразясь согласием его, красой,— Велик, воспел, велик Творец наш чудесами! И в изумлении с тех пор с высот глядит На сей лучистый сонм, в его заряся токе. И совокупно с ним гласит Песнь первую звезды, возникшей на востоке, Котору сферы все и вблизь и вдаль твердят Едиными усты: Осанна! свят, свят, свят!
1809 |
