К этому времени мы жили на новой квартире уже полгода. Аленка занималась переводами романов для одного крупного книжного издательства, попутно практиковалась в видеомонтаже и пыталась писать детские книжки. Ее энергии, казалось, хватало на все. То она участвовала во флеш-мобах, то тянула меня на выставку неформалов, то маршировала вместе с какой-то молодежной партией в знак протеста идиотских реформ в армии. Она лучилась энергией. Застать Аленку на одном месте было практически невозможно. Только по вечерам, когда мы оказывались вдвоем, она прижималась ко мне, и я чувствовал тепло ее тела, ее ровное сердцебиение, спокойное дыхание, и понимал, насколько она мне близка. Мы нарушали тишину ночи разговорами, или же просто наслаждались объятиями друг друга, медленно погружаясь в сон.

То было время, когда я перестал гулять по крышам. Красивейшие закаты стали мне так же далеки, как прошлая жизнь. Чувство чего-то нового, неожиданного, будоражащего постепенно притупилось, стало менее цепким. Появилась какая-то умиротворенность в душе, желание не просто совершить все дела в мире, ухватить все события, свернуть все горы и покорить все высоты, а завершить недавно начатое, доделать недоделанное, сгладить неровности, убрать выступы. Может быть, как раз в то время я ощутил то, что называется профессионализмом. Не знаю, хорошо это или плохо.

Меня все еще заваливали сотнями писем от поклонников любовной лихорадки. Меня приглашали на выступления, брали интервью, боготворили в социальных сетях и новостях по телевизору. Стоило мне сделать пару новых фотографий, как за ними выстраивались целые очереди, и всевозможные журналы платили любые деньги за право напечатать их на своих страницах.

Время перестало течь так, как хотел я. Теперь оно неслось с той скоростью, с какой в моей жизни начинались и заканчивались события. Может быть, каким-то краешком сознания я чувствовал, что Аленке меня не достает, но не придавал этому значения. А ведь время неумолимо. Там, где появилась трещина, время охотно разверзнет целую пропасть.

Когда я сообщил Аленке о том, что на день влюбленных мы пойдем на корпоратив знаменитых фотомастеров, Аленка не сильно обрадовалась. Мы только что закончили заниматься любовью, лежали на кровати в темноте, а в воздухе еще витал запах обоюдной страсти и наслаждения. Дыхание Аленки было сбивчивым, сердце колотилось в груди. Я лежал на спине, а она положила голову мне на грудь и пальцами перебирала мои пальцы.

— Ты хочешь наш с тобой день провести в компании чужих людей? — тихо спросила она.

Я провел ладонью по ее взъерошенным волосам.

— Солнц, но это же работа… — шепнул я, — понимаешь, я же не могу отказаться, это хороший заработок, плюс возможность новых предложений.

— У тебя сейчас мало денег? Или, может быть, предложений? — фыркнула она. — Не обижайся, Фил, я так, злюсь помаленьку. Мне казалось, что уж этот-то день мы могли бы провести вдвоем. Чтобы никого больше. Мы и так очень редко видимся вместе. Даже по ночам ты уже не всегда только мой.

— Солнц, — я не знал, что сказать, — работа же такая. Ну, что я могу сейчас поделать?

— Плюнуть на всех. Вообще-то, Фил, это очень просто. Делаешь так губами, и — тьфу на всех с высокой колокольни. Раньше же у тебя получалось?

— Раньше это было проще. Им тоже было на меня наплевать. А плевать на тех, кто не обращает на тебя внимания как-то легче.

— Да и сейчас нет ничего сложного. Просто ты забыл, как это делается. Ты же у меня видный склеротик. А еще очень добрый и уступчивый человечек. Нет бы сказать всем этим журналюгам, фотомастерам деланным, владельцам журналов и телеканалов, что, мол, идите-ка вы все, у меня с любимой праздник, мне нужно быть с ней и только с ней.