|
Едва ли не каждый день в офисе гадали, в каком образе она появится сегодня. Она у нас Джуди Чикаго или Шарлотта Гилманн? А, может быть, Клементина Блэк, с книгами которой Анна не расставалась, наверное, даже во сне. Понятное дело, что за спиной Анны неотступно волочились всевозможные слухи о ее сексуальных предпочтениях (а были ли они?), о ее темном прошлом (было, было, лично обитал), о ее туманном будущем (никто не представлял), да еще много о чем. Но Анна, высоко подняв голову, успешно совмещала феминистскую деятельность с работой рекламного агента. И каким-то странным, невероятным образом, она привязалась ко мне. Думаю, в первую очередь из-за того, что я не проявлял к ней никакого «грязного мужского внимания». Моей любовью были фотографии, а центром вселенной — Алёнка, и им я отдавал всю свою жизнь. Анна же была хорошим агентом, который продавал мои фотографии в дорогие глянцевые журналы. Каждый день мы пили с ней кофе и обсуждали деловые вопросы. Раз в неделю я скидывал ей новые наработки и получал от нее новые предложения. На прошлый Новый Год она подарила мне открытку с крысой в шубе Деда Мороза, а я подарил ей диск с фильмом «Ирония Судьбы-2», который она до сих пор не посмотрела. Когда Аленка погибла, Анна была первой, кто мне позвонил. Думаю, под жесткой феминистской шкуркой у нее все-таки была душа. Просто добраться до нее еще никому не удавалось. Я решил, что перезвоню ей на днях и что-нибудь объясню. Чтобы не волновалась.
Иннокентий прислал ммс. Ему было наплевать где я и что со мной, он предлагал оценить свою новую модель для съемок рекламы мобильного оператора. Антон оставил две смс. Одну — с намеком, что он обиделся. Вторую уже без намека, а прямым текстом. Еще набор каких-то неизвестных номеров. Обиделись, видимо, все. Я был нужен целому миру, но никто в этом мире не задумывался, что они, если честно, вдруг стали не нужны мне. К черту всех. Да-да, идите-идите. Машина вновь наполнилась людьми, и мы поехали. Воздух в машине стал пронзительно свежим, окна изнутри запотели. Брезентовый начал рассказывать о том, как он проводил свои дни без Толика и Артема. Толик и Артем внимательно слушали. Когда у меня в руках зазвонил телефон (Анна Николаевна — седьмой раз, видимо, что-то срочное), я нажал кнопку выключения и запихнул телефон поглубже в рюкзак, за пачку с крекерами. В этот момент меня настигло чувство острого дежа вю. — …еще мы с Лариской ездили в сопки и нашли во-о-о-от такенный подосиновик, — сказал Брезентовый, и я понял, что уже слышал это. Как и сидел в этой машине, как и ехал куда-то на край света. И свежий воздух, который резал ноздри, тоже вспомнил. И Толик с Артемом показались мне давними друзьями. Я знал их уже миллион лет, знал их привычки, увлечения, знал их жен, их детей, где они работали и где отдыхали. Да я и сам был из их компании. Толик был рассудительным, спокойным и вдумчивым. В его голову частенько приходили интересные мысли, которые он спешил озвучить своим друзьям за кружкой пива, и мысли эти потом обсуждали, разбирали по косточкам, критиковали или хвалили, но в любом случае запоминали. Артем же, наоборот, был с ветром в голове. Он знал много, но поверхностно. Ничто не могло заинтересовать его дольше, чем на несколько дней. Каждое увлечение вызывало сначала бурную реакцию, у Артема горели глаза, жесты его были живописными, а речи — захватывающими. Он с головой окунался в неизведанное и неисследованное, но через один-два дня неизменно сталкивался с естественным жизненным законом — чтобы чего-то добиться, нужно учиться и много работать. Перед законом Артем был бессилен. Отдавать много времени увлечению он не желал, дабы не тратить жизнь понапрасну, поэтому быстро остывал, угасал и суетливо искал что-то новое, чтобы вновь загореться и повторить цикл заново. Так Артем умел немного ездить на мотоцикле, немного разбирался в автомобилестроении, немного знал историю, немного увлекался декадансом середины 19-го века, не очень хорошо умел играть на гитаре, не до конца выучил английский язык (и чуть-чуть немецкого), немного умел готовить… и еще много чего такого «немногого» скопилось в нем, часто ненужного, недоделанного или же попросту заброшенного… А Брезентовый всегда много разговаривал. |
