И все равно примчался ко мне поздно вечером.
Почему? Потому что он такой импульсивный? Потому что очень хочет, чтобы я занялась версией Антипова? Только ли потому, что желает отомстить за убитую подругу-коллегу? Или я просто понравилась ему как женщина и он использовал это заявление как предлог? Взгляд, брошенный Костиным на меня в прихожей перед уходом, можно трактовать и таким образом. Но почему тогда не сделал попытку переломить в этом плане ситуацию? Не почувствовал ответных флюидов?
Словом, вопросов насчет Костина было достаточно. Я не могла исключать того, что и он мог быть причастен к убийству своей коллеги. Мало ли что там между ними произошло, о чем не знаю я, о чем не знают ни Ксения, ни другие окружавшие Тамару Шувалову люди!
А с другой стороны, если Костин в чем-то там замешан, то зачем он стал советовать Ксении обратиться к частному детективу? Чтобы окончательно отвести от себя подозрения?
Но если продолжить задавать себе эти вопросы, на которые ответы все равно получить сейчас нельзя, можно сойти с ума. А по идее, мне нужно сейчас просто дождаться завтрашнего утра, чтобы отправиться в суд и познакомиться с другими персонажами дела.
Глава
Придя утром к зданию суда, я заметила на улице необыкновенное оживление. Везде сновали энергичные молодые люди неформальной наружности, в каких-то странных, непонятных простому обывателю одеждах — причудливого фасона кожаных куртках с понавешенными на них фенечками. Головы молодых людей и подруг украшали самые причудливые прически — от полного отсутствия растительности до косичек, а также просто нечесаных и немытых лохм. В толпе мелькали журналисты, знакомые мне по различного рода городским тусовкам. Прибыло даже телевидение.
Неужели дело Гаршина настолько интересно народу, что его прискакали освещать СМИ? Через минуту по разговорам среди собравшейся публики я поняла — конечно же, нет. Народ явился присутствовать при историческом моменте суда над знаменитым писателем, который на старости лет решил поэкспериментировать со своим показным экстремизмом с российской Фемидой. Когда он находился в эмиграции на Западе, его выходки там никого не пугали. Нашу же правоохранительную систему провести не удалось. На всякий случай от греха подальше — в кутузку! И вот — надо же, почему-то в нашем заштатном городе проводится над ним суд. Отсюда и внимание прессы, и присутствие неформалов — это были поклонники неоднозначного таланта писателя.
Что же касается дела Гаршина, то к нему имели отношение, как выяснилось, трое строго одетых людей, явно контрастирующих с пестротой неформалитета. Мордастый мужик, которому более пристал трактор и плуг, облаченный в дорогой костюм, был окружен телохранителями, невозмутимо поигрывающими мускулами. Атмосфера театра абсурда привлекала и отталкивала одновременно.
Тем более что один из телохранителей был мне знаком. Не помню его имени, прошло, наверное, года два, как мы встречались с ним во время одного моего расследования. Но что я точно помню — так это удар моей ноги прямиком ему в пах. Выражение злобы и боли на его лице было последним, что я тогда запомнила. И если бы не друзья из милиции… Но это уже другая история. И вот теперь — он в пиджаке, «шестерка» при мордастом мужике.
Интересно, узнал? Я, впрочем, на всякий случай спряталась за спиной одного из журналюг. А вскоре меня сзади осторожно тронули за локоть. Я обернулась и увидела Костина.
— На массовку внимания не обращайте, — сразу же сказал он. — У нас писателей судят, а это сенсация. Отморозок Гаршин никого не интересует. А вот всяческого рода нестандартные личности с экстремальными наклонностями — это да!
— Меня больше заинтересовали люди, вышедшие из той машины. — Я указала на противоположную сторону улицы. — Они только что проследовали туда. |