– Но ты меня услышала. Я думаю, это тревожный звоночек, я думал, что ты, как ее старший советник, захочешь знать.
– Ну вот не хочу. Раньше это не было проблемой; уверена, что и сейчас не станет. Поэтому подчищай все, что нужно. Подделывай данные по отчетам, корректируй списки подарков – делай что угодно, – и я продолжила печатать.
– Значит, вот какое твое последнее слово? Делать что угодно?
Вместо ответа я вытянула руку в его направлении и легонько щелкнула пальцами, намекая, что пора бы ему удалиться. Я услышала, как он, повернувшись, чтобы уйти, фыркнул и сквозь зубы пробормотал:
– Старший советник. Как бы не так.
– Кайл, – оторвавшись от работы, я подняла на него глаза. Он повернул ко мне только голову, вместо того чтобы учтиво развернуть весь корпус. – Прости меня. Я просто заработалась, мне вот вот сдавать проект, и я никак сейчас не могу заняться этим вопросом. Поручаю его тебе, ты справишься.
Он поднял брови.
– Ты? Натали Миллер? Извиняешься? В жизни на это не куплюсь.
– Разумно, – ответила я, чуть заметно улыбнувшись. – Я и не думала перед тобой извиняться. Просто подумала, что, если извинюсь, ты от меня отвяжешься и пойдешь по своим делам. – Я снова повернулась к компьютеру. – Так что иди. И избавь меня от своих проблем.
Поэтому сейчас, читая «Пост» и глотая первую из утренних пилюль, я не имела права осуждать его за безразличие ко мне, когда мое безразличие к его теории возымело неприятные последствия. Как выяснилось, я упустила из вида очень большую и, казалось, совсем не страшную мину замедленного действия. Я включила телевизор. Через пятнадцать минут начиналось шоу «Цена удачи», и, хотя я никогда не могла предположить, что оно войдет в мой распорядок дня, тем не менее так и вышло.
Положив пульт на диван, я направилась в кухню – приготовить себе овсянку. Если в этот день произошло хоть что то хорошее, так только то, что я наконец стала чувствовать себя довольно сносно. В нашу первую встречу с доктором Чином, когда я впервые оказалась в его солидном кабинете, отделанном красным деревом, обставленном кожаными креслами и завешанном персидскими коврами, доктор Чин объяснил мне, что есть три стадии химиотерапии. В первую неделю вы чувствуете себя так, словно все ваши внутренности горят огнем, словно химия призвана убить вас в случае, если с этим не справится рак. На вторую неделю вам кажется, что вы выживете; не то чтобы вам совсем хорошо, но относительно мучений прошлой недели вы в порядке, поэтому радуетесь жизни, как будто выиграли в лотерее. А на третью вы вообще не можете поверить, что когда то ощущали себя такой вонючей кучей дерьма. Химия? думаете вы, – это все, на что она способна? Ну тогда, дорогие боги, пославшие мне рак, я справлюсь с ним, не моргнув глазом.
Неприятность этой системы, которую, я уверена, вы уже поняли, заключается в том, что, когда вы уже собираетесь вернуться к привычной жизни, когда подняли нос, возомнили себя здоровым человеком и принялись за работу, которую выполняли, прежде чем вас подкосила болезнь, – все начинается сначала.
После этого доктор Чин просмотрел мою медкарту, не обращая внимания на звонки своего ассистента, и сообщил, что меня ждет шесть или семь месяцев химиотерапии, цикл – каждые три недели, а потом мы, исходя из моей реакции на лечение, будем двигаться дальше. Где то в середине или в конце лечения мне предстоит мастэктомия. У меня отнимут мои груди.
Еще он рассказал о том, чего можно ожидать: усталости, тошноты и – чего я боялась больше всего – потери волос.
– Задача химиотерапии – убить быстро растущие раковые клетки, – объяснил он. – Но в результате этой терапии гибнут и клетки здоровые. В том числе прекращается работа ваших волосяных луковиц. К счастью, человеческое тело достаточно умно и жизнеспособно, чтобы волосы снова отросли, когда мы с вами закончим. |