Когда они остались вдвоем, она сказала со счастливым вздохом:

— Вот так-то.

— К чему вся эта ложь?

— Это не все ложь, — сказала она. — Я ведь вас правда люблю.

— С каких пор?

— С тех пор как провела с вами ночь.

— Но вы же прекрасно знаете, что тогда ничего не было. Мы пили виски. Я рассказывал вам сказку, чтобы вы поскорее уснули.

— Да. В некотором царстве, в некотором государстве. Вот тогда я и влюбилась. Нет, не тогда. Кажется, опять вру, — сказала она с наигранным смирением, — Это было, когда вы в первый раз к нам пришли. Un coup de foudre.

— В ту ночь, которую, по вашим словам, мы провели вместе?

— Нет, это тоже вранье. На самом деле я провела с вами ночь после приема у губернатора.

— Да что вы несете?

— Мне с ним не хотелось. И тогда, чтобы как-то себе помочь, я закрыла глаза и вообразила, что это вы.

— Я, видимо, должен рассыпаться в благодарностях, — сказал Куэрри, — за комплимент.

— Тогда, наверно, ребенок и получился. Так что, видите, я им не наврала.

— Не наврали?

— Ну, серединка на половинку. Если бы я не думала тогда о вас, у меня было бы все по-другому, и я бы не забеременела. Значит, в какой-то степени это и ваш ребенок.

Он посмотрел на нее отчасти даже с уважением. Только богословам было бы под силу дать должную оценку извилистым путям ее логики и отделить в них добрый умысел от злого, а ведь совсем еще недавно он думал, что такое юное и бесхитростное существо не может представлять никакой опасности. Она улыбнулась ему чарующей улыбкой, словно надеясь выудить у него еще какую-нибудь сказку и оттянуть время сна. Он сказал:

— Лучше расскажите мне, что там у вас произошло в Люке, когда вы увиделись с мужем.

Она сказала:

— Кошмар! Просто кошмар! Я думала, он меня убьет. Про дневник не поверил. И донимал, донимал меня расспросами всю ночь и под конец так измучил, что я сказала: «Хорошо. Пусть будет по-твоему. Я спала с ним. И здесь, и дома, и всюду, и везде». Тогда он ударил меня. И еще хотел ударить, да мистер Паркинсон помешал.

— Ах, Паркинсон тоже там был?

— Он прибежал на мой крик.

— Сделать несколько фотоснимков?

— Нет, по-моему, он в тот раз ничего не снимал.

— А потом что было?

— Ну, а потом он узнал и про все вообще. Он хотел сейчас же увезти меня домой, а я сказала, что мне надо побыть в Люке, пока я не буду знать наверняка. Он спросил: «Что знать?» И тут все выплыло наружу. Утром я пошла к доктору, выслушала там страшное подтверждение и, не возвращаясь в гостиницу, поехала сюда.

— Рикэр думает, что ребенок мой?

— Я всячески ему втолковывала, что ребенок его… потому что до некоторой степени это так и есть.

Со вздохом удовлетворения она вытянулась на кровати и сказала:

— Господи, до чего же хорошо. А как было страшно ехать одной! Ведь еды я из дому не взяла, койку тоже, приходилось спать прямо в машине.

— В машине, которая принадлежит ему?

— Да. Но я надеюсь, что мистер Паркинсон довезет его до дому.

— Я бы попросил вас сказать отцу Тома, как все было на самом деле, но думаю, что это бесполезно.

— Да, корабли-то я уже сожгла.

— Вы сожгли единственное мое пристанище, — сказал Куэрри.

— Надо же мне как-то вырваться отсюда, — извиняющимся тоном ответила она.

Впервые в жизни он столкнулся с эгоизмом, таким же безграничным, как и его собственный.