У меня было и другое оружие — большой лук, он стоял у поручня близ руки. Он не падал и не подпрыгивал в такт движению корабля, и я понял, что он также обладает магической силой. За плечами у меня был колчан, полный стрел, как у Робин Гуда.

— Принеси мне мой лук, что как солнце горит, — продекламировал я про себя с пьяной велеречивостью. — Стрелы мне принеси, что остры, как желанье.

А затем более мрачно:

— Все рушится, и центр сдержать не может разрушенья, анархия над миром воцарилась… И пробил час кровавого прилива, в котором все невинные утонут…

Тут я снова повернулся, чтобы посмотреть на третьего человека, стоявшего на палубе. Она подошла, встала рядом с Мирлином и пристально смотрела на меня. Она не была Сюзармой Лир, хотя в лице ее мелькало некоторое сходство. Я видел ее раньше и не раз — она смотрела на меня из своего сумасшедшего зазеркального мира, все время отделенная невидимым, но прочным барьером — вовсе не там.

Теперь она в самом деле была здесь. Или, чтобы быть совсем точным, "в самом деле" там.

Ее длинные прямые темные волосы были распущены и доходили до середины спины. Передо мной стояла амазонка, облаченная в такую же броню, что и у меня, только темно-золотого цвета. Ее карие глаза горели, как и у Мирлина, изнутри, словно от жара. У нее тоже был лук высотой с нее и колчан стрел. Ее меч казался совсем легким. И она-то выглядела настоящей, хотя это было неизбежное следствие знания, что она пребывает в собственном мире. Она была Девяткой, ей не приходилось подгонять под себя роль Афины Паллады, богини-воительницы — эта роль принадлежала ей изначально.

Я оторвался от перил и встал прямо, удивившись, что могу это сделать.

— Почему вы не одели нас в форму Военно-космических сил и не вооружили огнеметами? Почему не посадили нас в бронеавтомобиль и не отправили по дороге? Там бы мы чувствовали себя привычно. Зачем нужна эта сказка, эта волшебная страна?

— Вы помните, что случилось с Амарой Гююром тогда, в саду? — возразила она. — Помните, почему он не мог сражаться в полную силу?

Я помнил. Не в пример мне, Гююру еще не доводилось бывать в зонах низкой гравитации. Когда началась битва, возобладали инстинкты, спутав все его рефлексы. Его собственные знания обернулись против него.

Она заметила, что я понял.

— Это не ваш привычный мир, — сказала она. — Если бы я и создала его похожим на тот мир, вы бы пытались делать все по привычке. А так вы должны подчиняться тем правилам, которые действуют здесь. У нас обширные познания, чтобы превратить ваш опыт в псевдосенсорные толкования, но полной свободой мы не обладаем. В этом мире ограничений, которым следует подчиняться, значительно легче, чем там, в мире, где остались ваши другие сущности. И все же они действуют здесь, и с ними следует считаться.

— Допустим, но это глупо.

— Наоборот, — серьезно возразила она. — Для вас это может казаться абсурдным: построить мир из обрывков древних мифов и литературных фантазий вашей молодости, но в данных условиях это единственно верный подход. Вымыслы когда-то были значимы для вас, значимы и сейчас, хотя вы отказались от них, как от игрушек. Мир внутри нас — убежище, где можно было отдохнуть от грубой реальности материального мира. Этот мир представляет собой часть пашей личности внутри вашего тела — силу с меньшим числом ограничений. Волшебный мир древних мифов, преданий и сказок возникает из попыток спроецировать собственное сознание на окружение. Компьютерное пространство — это как раз та вселенная, где личность получает власть.