Алексей Поляринов. Центр тяжести
Это напоминает мне, как забавно он описывал мистеру Лангтону несчастное состояние одного молодого джентльмена из хорошей семьи: «Сэр, когда я в последний раз слышал о нем, он носился по городу, упражняясь в стрельбе по котам». А затем мысли его вполне натуральным образом отвлеклись, и, вспомнив о своем любимом коте, он сказал: «Впрочем, Ходжа не пристрелят, нет-нет, Ходжа никогда не пристрелят».
Петро
Я был сложным ребенком – я начал приносить родителям неприятности задолго до своего рождения. Когда моей будущей маме было двенадцать – а мне, стало быть, минус двенадцать, – беззубая цыганка на ярмарке сказала ей: «Твой первый сын будет уродом». Мама была молода и суеверна – она поверила в пророчество. Вернувшись домой, она заявила, что ни за что не родит на свет чудовище. – Но как же так? – удивлялась ее мама, моя будущая бабушка. – Ты хочешь быть бездетной? – Нет, – сказала моя мама. – Я сначала рожу второго ребенка, а потом резко перестану рожать. Эта фраза стала семейным анекдотом, ее рассказывали всем гостям во время праздничных застолий. Но шутки шутками, а мать моя никогда не давала пустых обещаний: зазор между словом и делом у нее тоньше лезвия бритвы. Когда я родился, вся родня склонилась над моей колыбелью. – Так-так, – сказал отец, – значит, получилось. Мой отец – математик. Он не верил в мистику, беззубых цыганок и прочую абракадабру. Если бы ему сообщили, что он будет жить вечно, он из принципа тут же пустил бы себе пулю в лоб – просто чтоб доказать несостоятельность подобного заявления. И все же – однажды он признался мне, что влюбился в мою маму задолго до того, как встретил ее. – Мне рассказали, что на журфаке учится барышня, которая собирается рожать детей в обратном порядке. Я был покорен. Заочно. История их знакомства – загадка. Они прекрасно помнят тот день – проблема в том, что они помнят его по-разному. Или, точнее, помнят разные дни.
– Он будет ждать вас в библиотеке МГУ. Ровно в двенадцать. Она опоздала на сорок пять минут («Типичная Нина». – «Ой, заткнись»). И все же маме повезло – в тот день она нашла его. В столовой. Он сидел на подоконнике и, держа между колен разрезанный напополам арбуз, огромной ложкой ковырял хрустящую, красную сердцевину. Худой неухоженный очкарик. «Явный перебор с бровями», – подметила она. («Неправта! Не было никакого арбуза! Я читал книгу! Сител на потоконнике и читал книгу! Откуда вообще взялась эта чепуха про арбуз?» – «Тьфу! То тебе лед не нравится, то арбуз!») В тот день моя мать встретила моего отца. Проблема в том, что он встретил ее гораздо раньше. Они ходили в один и тот же бассейн, при университете. Он плавал на сто метров, она – на четыреста. Он не блистал успехами, да и вообще боялся воды, но все равно каждый вторник натягивал унизительные узкие плавки, надеясь, что когда-нибудь все же наберется смелости и пригласит красотку в кино. И вдруг она сама нашла его. Он ел арбуз («Не было арбуза! Не было! Я читал книгу!» – «Да? И какую же?» – «Обезьяну и сущность» Хаксли») и был так смущен, что боялся смотреть на нее. Но когда она сказала, зачем пришла, он успокоился – числа делали его бесстрашным. «Человек-калькулятор, – отзывались о нем коллеги. – Не мозг, а микросхема».
Да, именно в таком ракурсе она видела их совместное будущее – и именно над ним собиралась работать. |
