Итак, потеряв и Мэрианну Ангел, и Мэрианну Нэж, Эван всё чаще задумывался о том, что вот настоящую любовь ему встретить не довелось. Конечно, у него были поклонницы. Много поклонниц. Они буквально осаждали Эвана. И даже его деньги этим, в основном молодым девчушкам не были нужны. Они и не смели надеяться на его деньги. Но просто переспать с ним, а потом вспоминать это как наиважнейшее в своей жизни событие — это было их целью. И Эван давал им то, чего они хотели. Вечером — пил с ними дорогое вино, ел фрукты, закусывал икрой, потом — погружался в молодые тела, а утром просыпался разбитый, и едва ли с ненавистью выгонял их, и пил…

Стремительно летело время, и с каждым месяцем, с каждым годом Эван всё больше пил. Дошло уже до того, что он сколько-нибудь выпивыл каждый день, а один раз в неделю обязательно сильно напивался.

Он чувствовал свою зависимость от Нокта. Он ненавидел и презирал Аркополис, но в тоже время он и не представлял своей жизни без тех, в конечном итоге терзавших его удовольствий, которые давал ему этот город…

И ещё одной причиной страдания Эвана было то, что когда-то он умел летать. Этот чудесный дар он получил во время того памятной, и так неверно освещённой на Нокте экспедиции к «скорлупе» мирозданья. Некоторое время он способен был летать совершенно свободно. Рассекал воздушный океан, и чувствовал себя счастливым.

А всё же — откуда исходила эта способность летать? Ведь, когда он летел, то не прилагал к этому никаких усилий, кроме самого стремления лететь. Это было так же естественно, как хождение для человека со здоровыми ногами, но только ещё легче. Но ведь не было у Эвана крыльев. Не мог он ими двигать, как ногами…

Сразу после возвращения от «скорлупы» на Нокт, он ещё чувствовал эту лёгкость, способность к полётам. Но потом, по-мере того как превыкал он к Аркополису, тем труднее ему становилось хотя бы немного приподняться над полом (делал он это в уединении, с занавешенными шторами, так как опасался газетчиков)…

И за последние три года Эвану так ни разу и не удалось подняться в воздух, кроме как на аэроцикле. Но этот аэроцикл, каким бы дорогим и роскошным, он ни был, не мог заменить радости самостоятельного полёта. Есть такие вещи, которые невозможно купить ни за какие деньги — внутреннюю чистоту, свежесть.

Итак, Эван пытался наслажаться жизнью, и в тоже время страдал. Ему исполнилось тридцать семь лет, но чувствовал он себя гораздо старше. Аннэю и Дэкла он спас именно потому, что в них увидел себя молодого, неиспорченного, ему хотелось общаться с ними; он надеялся, что они помогут ему стать таким, каким он был прежде. Но вот он выслушал Аннэю, и ему стало больно.

Он понял, что вряд ли ей остаться прежней — наивной, светлой, чистой. Нокт изменит её, переделает под свои стандарты. Ну а если Аннэя не захочет под эти стандарты подстраиваться, то она погибнет…

Так, в тот день когда родители Дэкла и Аннэи разместились на сто двадцатом этаже "Столпа Аркополиса", Эван развалился на диване в своих покоях, и мутными, пьяными страдающими глазами смотрел перед собой, на занавешенные плотные штору. В одной руке он сжимал большую бутылку редкого вина, за которую простому работяге из трущоб пришлось бы вкалывать целый месяц. Рядом с диваном расставлены были и ещё несколько бутылок с другими алкогольными напитками, ещё несколько запылившихся, пустых бутылок валялись под диваном. Конечно, эти бутылки, также как и многий другой мусор могли бы убрать горничные, но никаких горничных Эван к себе не допускал.