Секретарша, не спускающая глаз со стоящего рядом маньяка, все время улыбалась широкой, напряженной улыбкой: она не хоти, чтобы на нее обрушилась еще и груда обломков ее стального стола. Краем глаза она видела, что старик в голубых одеждах прошел сквозь толпу странной, вихляющей походкой, как если бы здесь вовсе никого не было. Это не причинило ему ни малейшего вреда, тогда как портовый комендант упал на доски причала, схватившись за низ живота.
И тут перепуганную секретаршу будто громом поразило: этот старик направляется к ней в офис! У него забронировано место рядом с этим сумасшедшим, который разбивает телефонные аппараты. И как знать, может, старик, беспрепятственно проходящий через плотную толпу людей, окажется еще страшнее...
Девушка попыталась улыбнуться еще шире. Когда она попробовала растянуть губы на два размера шире, чем им положено, то поняла: это конец – и потеряла сознание.
Увидев идущего к нему учителя, Римо почувствовал, что изводившая его глубокая черная печаль вмиг рассеялась, сменившись ярким солнечным светом.
– Папочка, – сказал Римо, – ты едешь со мной! Это самый счастливый день моей жизни!
– А для меня это самый печальный день, – сказал Чиун. – Я не могу допустить, чтобы ты осквернял без свидетелей все, что получил от меня и от многих поколений Мастеров Синанджу. Я должен испить эту горькую чашу до дна.
Чиун спрятал свои длинные ногти в развевающиеся рукава кимоно.
– Твои сундуки мы переправим позже, – сказал Римо.
– Можешь не беспокоиться! В них мои единственные, мои самые дорогие сокровища, – сказал Чиун. – Почему я должен лишать себя даже такой невинной радости? Я впустил в Дом Синанджу белого человека и теперь расплачиваюсь за это...
– Я перевезу их сейчас, – предложил Римо.
– Не стоит, – сказал Чиун, – Зачем тебе, эгоисту, утруждать себя?
– Но я так хочу.
– Тебя ждет такси, – сказал Чиун.
– Подождет. Я перенесу их на себе.
– Скорее я пожертвую ими, чем соглашусь обременять такого себялюбца, как ты. Не в твоих правилах делать что то для других, даже для тех, кто отдал тебе так много.
– Позволь мне, папочка, – упрашивал его Римо. – Я с радостью сделаю это для тебя.
– Еще бы! Я в этом не сомневаюсь. По вашей арифметике, арифметике белых людей, погрузка сундука равнозначна тысячелетиям власти над Вселенной. Я дарю тебе драгоценный камень, ты подносишь мне сумку – и мы квиты. За кого ты меня принимаешь? За олуха из рыбачьей деревушки на берегу Западно Корейского залива? Ты ошибаешься, меня нельзя провести таким примитивным образом. Идем, нам пора!
Римо ничего не понимал.
– Но твои сундуки?..
– Они давно отправлены морем к месту назначения. Но важно не это. Важно то, что ты сравниваешь несравнимое: отправку сундуков и то, что ты получил в дар от меня. Вот в чем суть. Ты думаешь, зачем я здесь? Я должен видеть собственными глазами всю глубину падения того, кого я приобщил к источнику света, обучив искусству без применения оружия. Мне приходится молчать, потому как я сам породил это зло. А ты говоришь – сундуки!
Чиун не только не признался в том, что заранее планировал уехать с Римо, но лишний раз продемонстрировал, какой черной неблагодарностью отплатили ему за его необыкновенную доброту и снисходительность.
Новое занятие, в котором Римо предполагал использовать свои таланты, было связано с рекламой. Они с Чиуном обсуждали эту тему в самолете.
Чиун знал, что такое реклама. До того как «мыльные оперы» деградировали из за включения в них сцен, отражающих неприглядные стороны жизни, Чиун смотрел их все до единой. Попутно он имел возможность наблюдать, как продаются с помощью американского телевидения предметы домашнего потребления. |