— Дружище Каскабель, скажите, — спросил однажды Сергей Васильевич, — вы что, надеетесь, что этот гнусный старый негодяй Чу-Чук еще и оленей вам предоставит, необходимых для вашего экипажа?

— Господин Серж, — серьезным тоном ответил Цезарь. — Душка вовсе не старый негодяй. Это очень достойный человек и великий вождь! Если он согласится нас отпустить, то позволит увести «Прекрасную Колесницу», а если уж позволит, то не сможет не дать нам пару десятков оленей, а то и пятьдесят или сотню; да хоть тысячу, стоит мне только попросить по-хорошему!

— Так он в вашей власти?

— Кто? Старина Душка? Да он у меня ручной! Считайте, что я держу его за нос двумя пальцами, господин Серж! А если уж я кого-нибудь держу, то держу крепко!

Довольная улыбка растянулась до ушей на его самоуверенном лице. Изобразив, как надежно он схватил его величество за августейший нос, он приложил затем два пальца к выпяченным губам и послал воздушный поцелуй туземному царю. Господин Серж понимая, что старый бродяга старался сохранить свой план в тайне, тактично не стал настаивать на подробностях.

Тем временем морозы отступали и подданные Чу-Чука возвращались к своим обычным занятиям — охоте на птиц и тюленей, которые начали появляться на поверхности льдов. В то же время в пещере идолов возобновились религиозные церемонии, прерванные сильной стужей.

Еженедельно, в пятницу, на богослужения собиралось все племя, что придавало им особый размах. Похоже, что пятница — это воскресенье для жителей Новосибирских островов. Итак, на пятницу двадцать девятое февраля (1868 год — високосный) была назначена всенародная процессия.

Накануне вечером господин Каскабель перед отходом ко сну только и сказал:

— Чтоб завтра все были готовы к церемонии в Ворспюке и к встрече с нашим другом Душкой…

— Как? Ты хочешь туда пойти, Цезарь? — удивилась Корнелия.

— Да, хочу!

Что означало это предложение, сделанное в столь категоричной форме? Неужели господин Каскабель надеялся умаслить островного государя, приняв участие в поклонении деревянным божествам? Конечно, Чу-Чук благосклонно отнесся бы к почестям его богам со стороны пленников. Но вставать на колени, целовать презренных туземных идолов, принимать языческую религию — это уж ни в какие ворота не лезет! Неужели господин Каскабель решится на отступничество, лишь бы подкупить его величество? Фи!

С восходом солнца все племя пришло в движение. Стояла прекрасная погода, теплынь — всего двенадцать градусов низке нуля. К тому же в распоряжении людей уже имелось три-четыре светлых дневных часа; кончики солнечных лучей уже скользили поверх горизонта.

Жители деревни выбрались из своих берлог. Дети и старики, мужчины и женщины среднего возраста разоделись в самые нелепые наряды — в куртки из тюленьей кожи, парки из оленьих шкур мехом наружу. Бесподобная выставка: пушнина различных цветов, украшенные фальшивым жемчугом шапки, передники с цветным орнаментом, кожаные ремешки, сжимавшие лбы, браслеты, скульптурные украшения из моржовых костей, продетые через ноздри.

И все-таки многим и этого показалось недостаточно для такого торжества; кое-кто из старейшин племени рассудил, что будет очень кстати вырядиться с большей роскошью, и различные украденные в «Прекрасной Колеснице» вещи послужили им дополнительным украшением.

Инструменты циркового оркестра издавали ужасающий гвалт: пистон перебивал звуки тромбона, а маленький барабан соперничал с большим!

Корнелия ужасалась этой оглушительной какофонии не меньше своих детей. Они с удовольствием освистали бы горе-музыкантов, «фальшививших, как тюлени», по мнению Клу-де Жирофля.

Зато господин Каскабель приветливо улыбался варварам-исполнителям; он, не жалея комплиментов, кричал «браво, браво!» и повторял:

— Славные люди! Удивительные! Необыкновенная музыкальная одаренность! Если бы они согласились наняться в мою труппу, я бы гарантировал им потрясающий успех на ярмарке в Перми, а то и в Сен-Клу!

В сопровождении невообразимого оркестра процессия маршировала через деревню, направляясь к священному месту, где идолы застыли в ожидании почестей от верующих.