Пекленец нарочито медленно повернулся к ней, и женщина схватила его за плечи.

— Ты видел? — в лицо спросила она. — Что?

— Враг у двери, хозяйка, — ответил Падуб и рассказал все, что разглядел. Несмотря на расстояние, он сразу узнал наемников Кощея.

Златогорка молча опустилась на лавку, руками стараясь утихомирить биение сердца. Падуб стоял над нею, сжимая кулаки.

— Уходить тебе надо, хозяйка, — сказал он. — В подполе лаз с прошлых времен остался — ведет аж до самого берега. Я там еще с лета две лодки оставил, где обрыв и кусты. Далеко отъехать можно: лед‑то покамест тонок. А там все по протоке вверх — и до. замка доберешься. К вечеру будешь…

— А ты? — снизу вверх взглянула женщина.

— Что — я? — Падуб оглянулся на свой угол. — Стрел у меня много. Отвлеку их. Только ты уходи!

— Глянь — они близко? — вдруг тихо спросила Златогорка.

Падуб приник к щели.

— Еще немного — и к холму подойдут, — сказал он.

Златогорка подошла к колыбели, что всю осень любовно, с приговорами мастерил Даждь, погладила пальцами резной край, точеные головки коней и уток, влекущих по небу солнце днем и ночью, наклонилась над сыном.

— У него глазки как у отца, — повторила снова.

— Поспешай, хозяйка! — взмолился Падуб. — Собирай сына!

Златогорка вынула младенца из колыбели, стала пеленать. Падуб тем временем собирал кое‑что в дорогу. До замка можно было добраться всего за полдня — на закате женщина с ребенком будут в безопасности, а потому он не запасал много еды: каравай хлеба, вяленое мясо, репа. Подумав, добавил кресало и трут.

Златогорка тем временем собрала сына и подозвала Падуба.

— Возьми его, — приказала она. — И уходи!

Пекленец шарахнулся, отмахиваясь.

— Что ты, хозяйка! — воскликнул он. — Не время шутки шутить!

— А я и не шучу. Бери моего сына и уходи.

— А ты что?

— Что я? — Златогорка посмотрела на личико младенца, а потом прикрыла его краем одеяльца и отвернулась. — Даждь что сказал? «Верну первенца или сам умру!..» Погиб он. Не чуешь разве?

Падуб посмотрел на сверток.

— Мне сердце иное говорит, — солгал он, но Златогорка сама обо всем догадалась.

— Он погиб. А раз так, то и мне на свете жить незачем, — молвила она.

— А сын?

— Жива его лучше моего воспитает — она добрая и сильная!

— Не женское это дело, — взмолился напоследок Падуб, поняв, что иным женщину не проймешь. — Нам, воинам, на роду написано сражаться, а вам, женщинам…

— Нет! — Златогорка схватила пекленца за плечи и встряхнула. — Нет! Пойдешь ты! Я тоже воевала! Я остаюсь сына защищать!.. Я не дойду, — тише добавила она, — я чувствую…

— Но ведь он не воин, — уже смиряясь, попробовал возразить Падуб.

— Я нужнее здесь, — тихо ответила женщина и отошла к развешанным по стенам доспехам и оружию — отправившись выручать сына, Даждь даже не посмотрел в эту сторону. Сняв со стены куртку и кольчугу, она начала облачаться.

— Торопись, — бросила поляница через плечо.

На негнущихся ногах пекленец подошел к ребенку и взял его на руки. Распахнув полушубок, он спрятал младенца на груди и подобрал вещи.

— Саблю свою возьми, — молвила Златогорка. — Теперь ты его отец и отвечаешь за него. Я их задержу, а ты спеши.

— Я подожду тебя, — упрямо прошептал Падуб.

Но поляница его уже не слушала. Сдвинув брови и сжав губы так, словно никогда уже больше не собиралась издать ни звука, она подтолкнула пекленца к лазу в полу.