— Я... нет, я подавлял... я убивал! А, бедняги! — Он плотно зажмурился, лицо его сжалось от боли. — Я видел, как эти руки рубили бегущих крестьян, а потом воровали немногие монеты, какие у них были! Я слышал, как мой собственный голос клял селян и гнал их сынов служить в армию колдуна! Я...

— Ничего не сделал, — строго, но без гнева сказал Саймон, голос его окреп и посуровел, пронзив раскаяние сержанта. — Выше голову, прапор, ибо ты находился под властью чар. Пока твой околдованный разум спал, тело твое двигалось по чужой воле. В тебя заложили его приказания, и твое тело помнило их и совершало действия по его приказам. Что бы ты не помнил о том, что делали твои руки и кричал твой голос, это сотворил не ты, а Альфар.

Сержант поднял голову, в глазах у него зарождалась надежда.

Род старательно сохранял бесстрастное выражение лица. Интересно, очень интересно, что Саймон знал природу этих чар. И еще интересней, что он мог разбить их.

Это, конечно же, означало, что он был телепатом. А также означало, что брошенный им на Рода пораженный взгляд, был вызван тем, что он видел перед собой человека, но не чувствовал неотделимого от него разума. Род вполне понимал его изумление, так как и сам не раз испытывал то же чувство...

Естественно, возник интересный вопрос о том, как же Саймон ускользнул от невода Альфара. Или у колдуна в обычае дозволять ведьмам и чародеям свободно разгуливать по сельской местности, даже если они не примкнули к нему? Род почему-то сомневался в этом.

Сержант поднял на Саймона взгляд из глубин отчаяния.

— Что за чушь ты несешь? Когда на меня могли наложить злые чары?

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил путник, потому что меня там не было. И все же подумай, вероятно, это произошло сразу после битвы, когда тебя взяли в плен.

Глаза сержанта расширились, и он отвернулся, но уже не видел перед собой ни обочины, ни деревьев.

— Да, битва... Наш доблестный герцог повел нас против подлой армии колдуна, и та дралась плохо. Они наступали на нас, опустив алебарды, но с застывшими взглядами. Это пугало, ибо их алебарды всегда оставались вровень, и даже поступь их не различалась меж собой, но наш герцог крикнул: «Да они же марионетки. И могут делать лишь то, что желает от них хозяин, когда дергает за ниточки. Вперед, храбрецы, так как он не может руководить одновременно тысячей отдельных боев!» — И опустив копье поскакал прямо на врага. Его крик воодушевил нас, и мы последовали за ним. Все вышло так, как он сказал, потому, что нам требовалось лишь увертываться от алебард. Хотя держащие их ратники пытались поспевать за нами, мы двигались быстрее, и сближались вплотную с ними, коля и рубя. Армия колдуна начала отступать не потому, что отходила, а потому что ее теснили. Но с неба на нас с воплем обрушилось что-то мерзкое и огромное, и внезапно воздух наполнился летящими камнями. Армию нашу окутали слои огня, и мы в страхе закричали. Испугавшись, мы отступили, и солдаты колдуна двинулись следом за нами. Вдруг ратник передо мной оглянулся со странным выражением в очах, жутким и сверхъестественным. «Обернись, парень! — крикнул я и ткнул мимо него алебардой, отводя удар, что убил бы его. — Обернись и сражайся за своего герцога!» «Нет, — молвил он, — что нам хорошего сделал герцог, кроме как забирая как можно больше, а отдавая как можно меньше? Я теперь буду сражаться за колдуна!» И поднял алебарду сразить меня. Но все же, какие б там чары не завладели им, они замедлили его движения. Я уставился на него, ужаснувшись тому, что услышал, а затем увидел, как на меня обрушивается его алебарда. Я отбил ее в сторону, но повсюду вокруг меня солдаты герцога в передних рядах армии поворачивались поразить своих же товарищей в задних рядах. Миг спустя мне пришлось защищаться изо всех сил, но от ратников, в той же ливрее, что и моя! Позади них, я увидел герцога на его высоком коне, посреди частокола алебард.