Я поплелся вслед за ними, глядя на алые ногти Сусаны, на ее пальцы, сомкнутые у него на затылке, приоткрытый рот, прильнувший к шее, губы, целующие его выпирающий кадык… Не обращая на меня внимания, они прошли в глубину сада, на солнечную поляну позади ивы, где он осторожно опустил ее в белое кресло-качалку, закутал одеялом ноги и что-то шепнул на ухо. У меня упало сердце. Не простившись, я побрел к калитке, прижимая к себе папку. Шепотом проклиная пижона, я вышел на улицу, но в последний момент не выдержал и обернулся. Сусана загорала на солнышке, покачиваясь в кресле, а Денис, сидя под деревом на земле, разглядывал облетевшие ветки. Позади него, возле побеленной Форкатом стены, голубые лилии, пыльный плющ и гиацинты печально никли в тени ненавистной трубы. Потом Денис тоже закрыл глаза.

Когда я вспоминаю, как он сидел, прислонившись спиной к дереву, заложив руки за голову и устало опустив веки, я неизменно думаю, что он уже тогда находился во власти чудовищного умысла, холодного безумия, руководившего его поступками; и если я прав, готов поклясться, что он задумал свое злодейство в том безмятежном уголке сада, где оберегал сон больной Сусаны, в такой же солнечный полдень, вдыхая аромат увядающих цветов.

Я шел к дому по улице Камелий, как вдруг увидал сеньору Аниту, которая семенила по тротуару мне навстречу, держа в дрожащей руке пучок петрушки, словно букет фиалок. Она возвращалась от соседки; глаза ее были опущены, ветерок шевелил светлые кудри. Она прошла мимо, так меня и не заметив.

4

Минули годы. Я был уверен, что события той осени уже никогда не смогут меня взволновать. В один прекрасный день я узнал, что Сусана окончательно поправилась, что ее мать пила горькую, хотя по-прежнему работала в кинотеатре «Мундиаль», а Денис открыл бар на улице Риос-Росас, тратил уйму денег и одевался по последней моде.

В феврале 1951-го прошло три года со времени моего последнего визита в особняк. К тому времени Финито Чакон, который развозил пиво на грузовике фирмы «Дамм», отрастил небольшие усики и знал наперечет все публичные дома Баррио-Чино, а заодно и все самые злачные уголки Барселоны. Однажды он походя бросил, что собственными глазами видел, как Сусана Франк моет стаканы за стойкой заведения с сомнительной репутацией, которое Денис открыл на Риос-Росас; с Финито она была очень мила, и сама девица хоть куда, сдобная как булочка, и кожа у нее нежная, как у матери, а попка такая, что закачаешься; он пока точно не знает, чем она там занимается, работает официанткой или «вкалывает», как остальные девицы, но он собирается заглянуть туда как-нибудь субботним вечерком в новом костюме и все разузнать как следует, потому что поговаривают, девчонка уже давно не ночует дома…

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — мрачно оборвал я Финито. — С чего ты взял, что мне это интересно? Мне наплевать, чем она там занимается.

В то время Сусана окончательно ушла к любовнику. Ей едва исполнилось восемнадцать — она была на год старше меня. Сеньору Аниту частенько встречали на улице или в таверне, она очень исхудала и подурнела, порой бывала совсем пьяна и болтала сама с собой; всех удивляло, что ее до сих пор не выставили с работы. Правда, кожа у нее была по-прежнему тонка и нежна, и светлые кудри все так же отливали золотом. Всем, кто соглашался ее выслушать, она рассказывала, что Сусана отправилась разыскивать отца и скоро они вместе вернутся домой. Как-то летом она заболела, и вдова капитана Блая, сеньора Конча, ежедневно ее на вещала. И вот однажды, — никто, даже сеньора Конча не мог сказать, когда именно, — объявился Форкат. Он вернулся так же незаметно, как исчез, и как ни в чем не бывало занял свое место в особняке и в жизни сеньоры Аниты, чтобы спасти ее от отчаяния и алкоголя. Сусана к тому времени не жила с матерью уже более полугода.