Земля источала последние ночные испарения, струившиеся между деревьями, когда по тропинкам леса в поисках раннего завтрака двинулась рыжая рысь. Ее манил острый запах.

И вот перед ней замаячил домашний осел, мирно щипавший травку.

«Какая удача!» — сказала себе рысь на рысьем языке и двинулась в обход осла, не спуская с него оливковых глаз.

Но, когда она, урча и мурлыча под нос, стала приближаться к ослу, тот поднял голову. И рысь застыла, распластавшись на земле, прижав к голове уши, и усы встопорщились, как иглы дикобраза, хвост нервно задергался из стороны в сторону, зашуршали под его ударами папоротники.

Ибо на рысь глупо взирало лицо прелестного юноши с набитым травой ртом. И, хотя ума в его голове было столько же, сколько у верхового осла, на лице читалось бесстрашие человека, который не раз встречал рысей и умел охотиться на них. Его рот знай себе пережевывал траву, а в глазах застыло удивление от того, что это занятие оказалось таким трудным, но весь его облик источал угрозу и словно кричал: «Стрела! Копье! Прочь, или я понесу твою тушу на плечах!»

И рысь вспомнила, что ее ждут дома неотложные дела и, поджав хвост, с воем бросилась наутек.

— Дер! Дер!

— Куда он мог запропаститься? Поистине, не следовало оставлять его одного в лесу после захода солнца. Я-то решил, что у него свидание с какой-нибудь селянкой, или ему приглянулся тот мальчишка-гонец.

— Видно, правду говорят об этом лесе. Наш друг знает его с детства, как он мог потеряться?

— Его отец лишится от горя рассудка.

— А мать умрет от отчаяния.

— И мы окажемся виноватыми.

— Дер! Дер! Дер!

И они поскакали дальше, даже не подозревая о том, что тот, кого они искали, скрывался в это время в дупле, с неимоверным трудом втиснувшись туда и закрыв глаза, чтобы ничего не видеть, кроме тьмы.

День раскрывал свой веер. Трепеща зелеными и алыми крыльями, в кронах порхали птицы, меховыми мешками с ветвей свисали спящие ленивцы. Дер выбрался из своего укрытия. Грациозные древесные крысы, восседавшие вдоль тропинки, проводили его взглядами, да олень при виде него метнулся в кусты. Дикие пчелы, вившиеся над колодой с медом, с жужжанием опустились, чтобы взглянуть на Дера, и снова взмыли.

Дер ничего не замечал. Черный ужас слепил глаза, заполонил душу и сердце.

Он не понимал, что с ним произошло, но знал: это нечто непостижимое, невозможное. И тем не менее оно случилось. Теперь оставалось только бежать и прятаться, прятаться и бежать. И в человеческом разуме, заключенном в череп зверя, роились мысли только о смерти. Он пытался выразить их словами, но каждый раз изо рта вылетали лишь дикие, хриплые вопли. Временами ему казалось, что он сошел с ума, что он уже умер, и тогда он бежал не разбирая дороги, и падал от изнеможения, и молил неведомо кого, чтобы его избавили от него самого.

До сих пор все встречавшиеся ему трудности были легки и преодолимы. Он не был готов противостоять такой громадной беде. Сверху ему улыбалось солнце, но жилы леденила зима. Рассудок был готов вот-вот предательски покинуть его.

В глубине леса он наткнулся на фату. Она была помята и испачкана, но бисер не осыпался. Дер поднял ее и обмотал ею свою страшную морду, чтобы даже птицы и белки, ленивцы и пчелы не видели. Из-за фаты Дер и сам хуже видел, но ему было все равно.

Кружа на одном месте, как это происходило здесь со всеми путниками, он вышел на прогалину, заросшую мхом и усеянную цветами. И снова почувствовал запах дикого меда, похищенного Эшвой у пчел, и аромат агатового винограда и роз.

На холме возлежала дева, ее янтарные волосы были увенчаны лозами, и одета она была, как королева. При виде нее Дер непроизвольно издал ненавистный ему звук.

Дева вздрогнула, подняла глаза и увидела его.

Он не успел броситься прочь — она остановила его радостным возгласом:

— Дер! Мой господин!

И тогда он окаменел и изумленно уставился на нее.