Однако надеждам этим не суждено было исполниться, потому что молодой летчик погиб, его мать умерла от разрыва сердца, его отец вскоре тоже умер, не пережив двух смертей; и тогда моя одинокая мама уехала со мной из Владимира в Нижний Новгород к тетке, потому что хотела начать новую жизнь, хотела оказаться подальше от тяжелых воспоминаний...

Я дожил до семнадцати лет и только тогда узнал, что вся эта история была не более чем сказкой, выдуманной моей матерью. Военный летчик во Владимире! Там и гражданского-то аэродрома в помине нет, чтоб еще и военная авиация процветала, вдобавок военная испытательная авиация... Бог ты мой, как подумаешь, сколько их, этих военных летчиков (а также полярных!) дало жизнь несметному количеству незаконнорожденных ребятишек, сколько фуражек с голубым околышем послужили, так сказать, моральным фиговым листком для ошибок молодости хорошеньких и легкомысленных девчонок...

Что характерно, мама моя благодаря своей работе – книжек начитавшаяся сверх всякой меры, врала очень хорошо и правдоподобно, поэтому я верил ей безоговорочно, абсолютно, у меня даже мыслей никаких сомнительных никогда не возникало. Да и как это могло быть – не верить своей матери?! Я тоже с детства к книжкам был приучен, тоже врать умел, поэтому, соответственно, друзья мои ничего неладного или неправдоподобного в этой истории не видели. Может быть, их родители и наши учителя были более проницательны, однако из человеколюбия, а может статься, из сущего равнодушия и виду не подавали, что замечают те белые нити, которыми была шита вся эта история. И в таком вот счастливом неведении относительно своего истинного происхождения я пребывал до семнадцати лет – до того дня, когда в моей жизни появился Гном.

Мы с мамой жили очень уединенно и замкнуто. То есть у меня-то было много друзей, а она держалась нелюдимо. И была очень религиозна. Конечно, в то время это не слишком-то афишировалось, но мама в церковь ходила часто. Пыталась и меня приохотить, но ничего не получилось, я остался к этому равнодушен. К счастью, у мамы хватило и ума, и любви, чтобы меня не ломать. Однако она становилась все более замкнутой, все глубже погружалась в свой мир, мы как-то отходили друг от друга, хотя внешне-то все вроде выглядело нормально. У меня вообще создавалось ощущение, будто мама только и ждет того дня, когда я достаточно повзрослею, чтобы она могла предоставить меня самому себе, а сама, к примеру, в монастырь уйти.

И вот вдруг все изменилось – ради моего дня рождения.

Мама очень захотела устроить вечеринку по этому случаю, моих школьных друзей позвать. Я обрадовался, конечно. Мама в нитку вытянулась, чтобы все происходило «как у людей». На дворе стоял год, когда было все по талонам – пустые прилавки магазинов, жуткие очереди за яйцами, за маслом... незабываемые впечатления моего детства и юности! Однако мама съездила в Москву и вернулась оттуда, вся обвешанная сетками с апельсинами, колбасой, конфетами, пепси-колой, воздушной сумочкой с тортом «Птичье молоко» и – заодно уж! – рулонами с туалетной бумагой. Там же, в Москве, в каком-то общественном туалете был мне куплен жутко дорогой и фантастически дефицитный подарок: джинсовая рубашка, и не какая-нибудь там индийская, а настоящая, плотная, голубая, фирмы «Леви Страус». Между прочим, хоть прошло с тех пор чуть не двадцать лет, рубашка эта у меня еще жива, она – единственное, что осталось у меня из того прошлого, почему-то именно ее я надел, когда бежал, спасая свою никчемную жизнь, бежал от Гнатюка, бежал от той, которую...

Ладно, об этом потом, потом. Позднее. Всему свое время.

Итак, намеченный праздник настал.