— В этот раз не я выбирал место, — наконец произнес американец и посмотрел на микроавтобус.

Двери синхронно открылись. Появились двое крепких парней в спортивных костюмах. Оба были в темных очках и походили на туристов, собирающихся покататься на лыжах.

— Если бы сейчас повторилось то, что было в России в девяностых, то именно так выглядели бы рэкетиры, — подумал Берса вслух, невольно мысленно вернувшись в те времена, когда громил на московских рынках челноков и жарил утюгом кишки кооператоров.

Как давно это было! Тогда он надеялся, что запах паленой кожи и отрубленные пальцы когда-то станут сном, однако все это оказалось лишь прелюдией. Сколько было потом такого, что просто страшно вспоминать! Он непроизвольно поежился.

— Рэкетиры?.. — между тем эхом повторил американец, силясь вспомнить значение слова, давно вышедшего из обихода.

— Неважно, — небрежно ответил Берса, размышляя, что все-таки это может означать.

Он где-то слышал, что на похожих машинах по Европе перевозят заключенных секретных тюрем.

— Американское руководство ценит твой вклад в борьбу за демократию, — высокопарно начал Томсон, — и в знак признательности хочет преподнести подарок.

— Ты меня интригуешь, — признался Берса, пытаясь уловить в интонации Томсона подвох, и бросил короткий взгляд на его профиль.

Янки равнодушно смотрел на машину сквозь линзы дымчатых очков в золотой оправе.

Берса заподозрил, что с сегодняшнего дня у него закончится спокойная жизнь на пособие.

«Неужели они собираются отправить меня в Россию?» — мелькнула мысль, и под ложечкой неприятно заныло.

Он не рвался в драку, но делал вид, будто война с русскими — смысл всей его жизни. А как иначе? Кто будет содержать дармоеда и труса? Воспоминания о том, как он оказался в Европе, тяготили и не давали ему покоя.

Берса все чаще прикладывался к спиртному. Это ненадолго приносило какое-то облегчение, но потом его вновь охватывала смертельная тоска и тревога. Нет ничего страшнее, чем презрение к самому себе. Он бросил Дудаева и бежал, когда понял, что будущего у них нет.

«Трус и пьяница, — думал Берса. — Самое позорное для чеченца».

— Я думал, ты не умеешь удивляться, — между тем на полном серьезе сказал Томсон.

— Неужели это инкассаторы, которые привезли мне деньги на оружие и зарплату моджахедам прямо из федерального резерва? — шутливо спросил Берса, заранее зная, что это не так.

Уголки губ американца слегка дернулись. Непонятно было, он улыбнулся или, напротив, погрустнел оттого, что в машине находилось далеко не то, что хотел бы видеть чеченский боевик.

— Почему молчишь? — поторопил его Берса.

Ему стало не по себе.

— Давай вместе посмотрим, — предложил Томсон и добавил: — Думаю, что этот подарок произведет на тебя не меньшее впечатление, чем мешок с деньгами.

— Может, ты решил сейчас посадить меня в этот броневик и увезти в одну из ваших тюрем? — с иронией проговорил Берса.

На самом деле, направляясь вслед за Томсоном, он допускал и такое развитие событий.

— Как ты мог подумать?! — воскликнул Томсон и замедлил шаг.

— Размышляю вслух, — уклончиво ответил Берса и остановился позади микроавтобуса.

Ему стало по-настоящему страшно.

Один из громил распахнул перед ними дверцы.

Берса увидел человека, лежащего на полу. Он был одет в оранжевую куртку и штаны и закован в кандалы, никелированные цепи которых крепились на широком поясном ремне.

— Узнаешь? — Томсон замер в ожидании ответа.