— А еще «есенинской велосипедисткой», как меня прозвали за походку, — зло рассмеялась Галя.

— Галя, не ешь себя — не будешь съеденной. Эрлих… Что- то я о нем слышала, но не помню, что именно.

— Еще один из сотрясателей русской поэзии, расшатывающий столпы, на которых она покоится, чтобы заявить о себе. Скандал устроил, а дальше таланта не хватило… Но очень интересный человек. Мы с ним подружились.

— Хорошо, очень хорошо. Тебе не следует оставаться наедине со своими мыслями. У меня тревожное чувство… в отношении тебя, Галя. Будь побольше среди людей!

— Ты на что намекаешь?

— Тебе надо отдохнуть. Возможно, подлечиться.

— Я абсолютно здорова!

— Я не спорю. Отложи разбор бумаг Есенина на год, к тому времени рана немного заживет, и ты…

— Женя, я понимаю, к чему ты клонишь, но я не откладываю на потом то, что можно сделать сегодня… Тебе вишневка не нравится или ты ее даже не попробовала?

— Нравится, — вздохнула Женя и пригубила из стопки.

Летом 1926 года отправилась экспедиция в Крым. Базовый лагерь устроили в районе Бахчисарая. Поиски проводились по тщательно составленному Барченко плану, на основании уже имеющихся у него сведений. Выезжали на развалины древнего города-крепости Мангуп, таинственного княжества Феодоро. В основном занимались расспросами местных жителей о загадочных аномалиях, исследованиями имеющихся пещер, подземных пустот. Здесь, как и в Заполярье, столкнулись с такими же менгирами-сейдами, которые были строго ориентированы по сторонам света, хотя появились за тысячелетия до изобретения компаса.

Участники экспедиции, разделившись на группы, собирали информацию по всему полуострову и передавали Барченко, который ее анализировал и принимал решение, заниматься ли дальнейшими исследованиями или отправить полученные данные на «консервацию».

Щедрая природа Крыма, благодатный климат, жаркое солнце больше понравились Жене, чем строгие красоты Заполярья. Если та экспедиция происходила на пределе человеческих сил, то эта была почти сравнима с отдыхом, несмотря на то, что работали по двенадцать часов в сутки. Особенно нравилось Жене, оказавшись на берегу моря, окунуться в ласковые воды. Оно совсем не было похоже на родное, Балтийское, которое даже летом прогревалось только на мелководье.

Черное море было более уютным, красивым и совсем нестрашным, даже когда бушевал шторм.

— И почему древние греки считали его негостеприимным? — удивлялась Женя. — Населяли берега чудищами, циклопами, сиренами, несущими гибель неосторожному мореплавателю.

Но этот благодатный край, в южной оконечности похожий на райский сад, нес, как и любое другое место, смерть, и вскоре Женя неожиданно с этим столкнулась.

На Тарханкуте, под Евпаторией, в краю степей, скал и бесконечных садов, она услышала об убийстве неизвестной молодой женщины, которую нашли задушенной на берегу, среди скал. Сердце Жени сжалось от тяжелого предчувствия и она, отложив работу, поехала на место, где нашли тело. Ее словно вело какое-то внутреннее чутье, и, к удивлению проводника, местного жителя, согласившегося сопровождать странную незнакомку за небольшую плату, метрах в двухстах от того места, где была найдена убитая, она начала опасный спуск с высокого скалистого берега вниз, к морю. Спустившись, она почти не удивилась, обнаружив среди камней тетрадку с пожелтевшими от воды страницами, а открыв, наткнулась на стихотворение, написанное аккуратным девичьим почерком:

Неожиданно словно внутренним взором она увидела картину: крупный мужчина срывает легкий «газовый» шарфик с шеи хрупкой девушки и сдавливает ее все сильнее, наблюдая, как медленно гаснут ее глаза.