Изменить размер шрифта - +
Хотя Яков и провозглашал себя интернационалистом, но в душе был националистом и знал, хотел, не подвергал сомнению того, что его женой могла быть только еврейка. Следовательно, и полюбить он мог только еврейку.

Чернобровая Лида Сорокина одолевала его своей ревностью. Кроме того, после их встреч оставалась какая-то опустошенность, словно она лишала его энергии. И он не мог найти этому объяснение. Она была настоящей красавицей. Невысокая, крепко сбитая, с нежным румянцем, большими черными глазами и густыми волосами, заплетенными в длинную косу. Многие хотели бы оказаться с ней в постели, да и он сам со стороны «поедал» ее глазами, но после близости наступала полная апатия и бессилие. Возможно, причиной этого была старая цыганка, предсказавшая, перед тем как он ее пристрелил, что его смерть будут звать Лиза. А имена Лиза и Лида созвучны. Цыганка была глупая и жадная и, если бы ни эти недостатки, не умерла бы от его пули…

Он совершил ошибку, увлекшись на короткое время Лидой Сорокиной, и, когда наступило охлаждение, почувствовал себя в ловушке. Он не мог ее бросить, не мог не видеться с ней, ведь она была товарищем по партии. Друзья шутливо поговаривали, что пора бы сыграть партийную свадьбу, и Лида воспринимала их слова всерьез…

С Женей было проще. Яков решил, что в какой-то момент просто перестанет к ней ходить и на этом все закончится. Но тело Жени неудержимо манило его, а ее образ незримо присутствовал рядом, даже если она была далеко. Ее страстность и покорность привязывали к себе. От нее Яков выходил полный энергии и сил, словно она подпитывала его своей любовью. Блюмкин тщательно скрывал ее присутствие в своей жизни — о ее существовании никто из партийного окружения не знал. И сейчас это было ему на руку.

Слишком напряженными стали отношения Якова с товарищами по партии после того, как он съездил в Москву и добился оправдания по делу убийства Мирбаха. Там Блюмкин встретился с Дзержинским, который дал ему ряд ответственных поручений и вручил мандат за своей подписью. Левых социалистов-революционеров в Москве практически не осталось — похоже, они проиграли. Здесь, в Украине, они еще сохранили за собой некоторые позиции, но, видимо, ненадолго. Теперь злятся на него за близость к большевикам, косятся на его деятельность в объединенном центре социалистов Украины, стоящих на платформе советской власти, — большевиков, части левых эсеров-боротьбистов, максималистов, борьбистов, анархистов. Похоже, назревает разрыв с товарищами по партии. Впрочем, Блюмкин уже был к нему внутренне готов.

Его отношение к партии левых эсеров словно отображало взаимоотношения с Лидой Сорокиной: и бросить нельзя, и поддерживать тяжело. Несколько раз он, опустошенный и обессиленный, уходил от Лиды в ночь, сославшись на неотложные дела, несмотря на ночные патрули, добирался через полгорода к Жене и оставался у нее. Приходил смертельно уставший и заявлял, что будет только спать, потому что день выдался очень тяжелым. Но, оказавшись в постели, чувствовал к Жене непреодолимую тягу, словно и не было перед этим опустошительной любви с Лидой. У Жени было удивительно притягательное тело — с нежной кожей, прохладное и одновременно горячее, страстное, мгновенно зажигающее его. А утром, после ночи с двумя женщинами, обладающими неистовым темпераментом, Яков шел по делам свежий и полный сил. Вчера тоже хотел уйти ночью от Лиды, но она не отпустила. В ее поведении чувствовалась какая-то странность, нервозность, словно сквозь любовь просматривалась злость и обида. Якову даже на мгновение показалось, будто она с ним прощалась.

Теперь, вспоминая прошлую ночь, он снова явственно видел эти странные перемены настроения — от язвительной колкости до сентиментального плача… Она с ним прощалась! Да и Бог с ней… Ходили слухи, будто к ней неравнодушен Арабаджи.

Сумерки уже сгустились, когда Блюмкин оказался на католическом участке Байкового кладбища.

Быстрый переход