В Дубовой комнате стало еще жарче. Казалось, будто запах старого дерева, камня и мебельной политуры проникает в поры кожи.

— В таком случае… — начал мистер Харви.

Но синьор Равиоли прервал его.

— Кто доктор Ватсон — вы или я? — ревниво осведомился он. — Если кто-то задавать вопросы, так это я! Нам нужен мотив для все эти фокусы. — Он ткнул в Г. М. указательным пальцем левой руки. — Что это за мотив?

— Кража, — ответил Г. М.

— Кража?! Вы спятить! — крикнул синьор Равиоли, проявляя эмоции, редкие для доктора.

— Спятил? Слушайте, Карузо, вы ведь сегодня сидели за клавесином в этой комнате, когда я репетировал. Из-за духоты я открыл правое окно, хотя вскоре его закрыл. И что мы оба тогда услышали? Мы услышали, как пропавший дворецкий Дженнингс, стоя у окна неподалеку отсюда, изливает свои жалобы Тому и Вирджинии Брейс. Черт побери, он даже сказал, что заметил меня! Если правильно интерпретировать его историю, что не так трудно, она предоставляет необходимое нам последнее звено. Но я оказался на редкость туп. Я не мог найти последнее доказательство, покуда оно не стало очевидным, благодаря тому, что сказал Дженнингс. Не морщите нос — вы тоже это слышали.

— Значит, виновный — Дженнингс? — воскликнул синьор Равиоли.

— Нет, — возразил Г. М. — Все, что сделал Дженнингс, — это, как он сам признался, снабдил преступника — если его можно так назвать — тем, в чем тот нуждался. Вы легко это увидите, если разуете глаза и вспомните, что мотивом всего этого служила кража.

Учитель музыки приплясывал от возбуждения.

— Вы спятить! — повторил он, указывая левой рукой на железный сейф. — Ведь никто ничего не украсть! Никто не украсть Чаша Кавалера!

— В том-то и вся суть! — Злобная радость в голосе Г. М. заставила бы отшатнуться даже призрак. — Именно это с самого начала направило нас по ложному следу, не позволяя увидеть то, что мы должны были увидеть в первую очередь. Как сказал Дженнингс, никто не украл Чашу Кавалера и даже не думал ее красть.

— Тогда что хотеть украсть виновный?

Глубоко вздохнув, словно людоед, засовывающий за воротник салфетку перед трапезой, Г. М. протянул руку, указывая на что-то перед собой:

— Он хотел украсть вот это!

— Что? Я ничего не видеть!

— Вот это! — повторил Г. М.

Синьор Равиоли повернулся с диким взглядом.

— Виновный, — продолжал Г. М., — хотел украсть настоящую реликвию — священную реликвию для… хм!., преступника. Для этого понадобились все фокусы-покусы, которые нас так озадачивали. Короче говоря, виновный хотел украсть только одну продолговатую стеклянную панель XVII века, размером чуть больше растопыренной ладони Мастерса, на которой сэр Бинг Родон нацарапал свое историческое послание, прежде чем романтически погибнуть в схватке под дубом снаружи. — Г. М. сделал небольшую паузу. — Только одна персона, тупоголовые вы мои, обладала всепоглощающим желанием украсть эту панель, к тому же и изобретательностью, позволяющей найти способ сделать это незаметно. Это человек, который однажды похитил из Британского музея редкий, красиво переплетенный отчет свидетеля битвы при Марстон-Муре во время гражданской войны и, как вы слышали, придумал достойный Арсена Люпена план сделать это, когда его друг заявил, что ему это не удастся. — Указующий перст Г. М. устремился на конгрессмена Харви. — Ты единственный виновный, не так ли?

Глава 18

Мистер Харви не шевельнулся, хотя весь напрягся в своем отлично скроенном синем костюме.