Он медленно обернулся к двери:

— Кто там?

Тихий настойчивый стук повторился. Другого ответа не последовало.

Конгрессмен Харви тщательно надел на ручку колпачок — это помогало его рукам не дрожать. Сначала его настороженные зеленые глаза устремились на два дверных засова, потом переместились на железный сейф с Чашей Кавалера.

Вы бы наверняка сказали, что ключ от сейфа прожег ему карман или что суеверие зашевелилось и выпрыгнуло из какого-то неподметенного уголка его ума. Положив ручку на стол, он перевернул лист бумаги, дабы скрыть то, что написал.

Ножки стула пронзительно скрипнули на дощатом полу, когда мистер Харви поднялся. Сам того не замечая, он расправил плечи и выпятил подбородок. Подойдя к двери, он с усилием отодвинул оба засова, повернул в замке ключ и шагнул назад, позволив двери открыться.

После этого в его глазах мелькнула досада, а щеки слегка покраснели от стыда.

Ибо снаружи, заложив руку за спину драматическим жестом и с черной шевелюрой, почти такой же растрепанной, как у сэра Бинга, стоял всего лишь синьор Луиджи Равиоли.

— Что вы здесь делаете? — осведомился конгрессмен Харви. — Я думал, вы после обеда отправились домой с этим вонючкой Генри!

— Ш-ш! — прошипел синьор Равиоли, прикладывая к губам указательный палец левой руки.

— Чего вы боитесь? — спросил мистер Харви, тем не менее понизив голос.

— Не хочу, чтобы меня услышать! Все наверху, да, но сэр Генри здесь. Пить виски в кухня. Слушайте!

Стоя спиной к двери и все еще оперным жестом пряча правую руку за спиной, синьор Равиоли закрыл дверь. Но, несмотря на нос цвета кьянти, он был так же серьезен, как ранее Дженнингс.

— Ну, входите, — пригласил конгрессмен Харви. — Хотя не скажу, чтобы я нуждался в компании. Здесь ничего не происходит и не произойдет. Но, ради бога, не заводите разговор о призраках!

— Ба! Я говорить о призраках, чтобы люди не думать обо мне! Использовать ложное указание, как фокусник, если вы понимать, что я иметь в виду.

— Нет.

— Ш-ш! Вы все время думать о том, где видеть меня раньше. Вы не вспомнить?

— Нет, хотя уверен, что видел вас. Но сейчас мне не до того. У меня много важных дел. Кстати, почему вы держите руку за спиной?

— Ш-ш! Не так громко! Так где вы видеть меня раньше?

— Ладно, сдаюсь. Ну и где же я вас видел?

— В тюрьма, — просто ответил синьор Равиоли.

Мистер Харви прищурился. Даже чары прекрасной Илейн, превратившиеся в навязчивую идею, отступили на задний план.

— В какой тюрьме?

— В Пенсильвания.

— Тюрьма Роквью! — воскликнул конгрессмен Харви. — Теперь вспомнил! Я был гостем начальника, а вы пели итальянские песни в зале, полном заключенных. — Его взгляд метнулся к железному сейфу, а тон резко изменился. — За что вы туда попали? За кражу?

— Нет! Невежественный голландец говорить, что немцы разбираться в музыке лучше, чем итальянцы! Я пырнуть его стилетом. Он не умереть — с ним все в порядке. Но меня отправить в тюрьма! — Голос синьора Равиоли, страстный и музыкальный, оставался негромким. — Пройти много лет. Я поехать в Англия, учить музыка и пение британских граждан. Начаться война. Я хороший британский подданный — не любить Муссолини, все это знать. Но у них было то, что вы называть закон 18-В. И меня снова в тюрьма!

— Они продержали вас там всю войну?

— Нет. Прекрасный офицер-джентльмен приезжать на остров Мэн и говорить: «Луиджи, ты в порядке.