Сош молча смотрел на меня.

— Он сдал властям моих бабушку и деда, так? Он тот самый человек, который предал их. Мой родной отец.

Сош молчал.

— Отвечай, черт побери!

— Ты не понимаешь…

— Мой родной отец сдал властям моих бабушку и дедушку? Да или нет?

— Да.

У меня перехватило дыхание.

— Твоего отца обвинили в том, что он допустил ошибку при родах. Я не знаю, правда ли это. Государство хотело добраться до него. Я рассказывал тебе, как тогда могли надавить на человека. Они бы уничтожили всю вашу семью…

— Он предал родителей моей матери, чтобы спасти собственную шкуру?

— Государство все равно расправилось бы с ними. Да, Владимир решил спасти своих детей, пожертвовав стариками. Он не думал, что все закончится так ужасно. Рассчитывал, что режим чуть прижмет их, ограничится легким внушением. Они побудут за решеткой несколько недель — не больше. Зато ваша семья могла начать новую жизнь. Твой отец предпочел дать шанс своим детям и внукам. Разве ты не понимаешь?

— Извини, не понимаю.

— Потому что ты богат и все у тебя хорошо.

— Не дури мне голову, Сош. Люди не продают членов своей семьи. Уж ты-то должен это знать. Ты пережил блокаду. Жители Ленинграда не сдавались. Что бы ни делали нацисты, вы все выдерживали с гордо поднятой головой.

— И ты думаешь, это мудро?! — рявкнул Сош. Его пальцы сжались в огромные кулаки. — Господи, какой же ты наивный! Мои брат и сестра умерли от голода. Ты это понимаешь? Если бы мы сдались, если бы отдали мерзавцам этот чертов город, Гавриил и Алина могли остаться в живых. Нацисты все равно проиграли бы эту войну, а брат и сестра выросли бы, завели детей, у них появились бы внуки, они дожили бы до старости. А вместо этого… — Он отвернулся.

— Когда моя мать узнала о том, что он сделал?

— Чувство вины не отпускало его, твоего отца. Думаю, твоя мать подозревала его с самого начала. Отсюда и ее презрение к нему. Но после той ночи, когда исчезла Камилла, он подумал, что она мертва. И сломался. Во всем признался жене.

Что ж, это укладывалось в общую картину. Жуткую картину. Мать узнала, что натворил отец, и не могла простить ему предательства своих родителей. Она заставила его страдать, не сказав ему, что их дочь жива.

— Значит, мать прятала мою сестру. Ждала, пока придут деньги Айры Силверстайна. А потом собиралась сбежать вместе с Камиллой.

— Да.

— Но без ответа остается главный вопрос, так?

— Какой вопрос?

Я воздел руки вверх:

— Как насчет меня, ее единственного сына? Как мать могла бросить меня?

Сош молчал.

— Всю жизнь я думал, что матери наплевать на меня. Что она убежала, даже не оглянувшись. Почему ты позволил мне в это верить, Сош?

— Ты думаешь, правда лучше?

Я подумал о том, как шпионил за отцом в лесах. Он рыл и рыл землю в поисках дочери. Я думал, он перестал рыть, потому что сбежала мать. Я помнил последний день, когда он поехал в лес, как он велел мне не шпионить за ним.

«Не сегодня, Пол. Сегодня я поеду один».

В тот день он вырыл последнюю могилу. Не для того чтобы найти мою сестру. Чтобы похоронить мать.

Как это сентиментально — мать там, где вроде бы покоилась моя сестра. Или дело в другом? Кто будет искать тело там, где уже обследован каждый кустик?

— Отец узнал, что она собирается сбежать.

— Да.

— Как?

— Ему сказал я.

Сош встретился со мной взглядом. Я промолчал.