Первое, что ожило с приближением рассвета, была водная гладь.

Задолго до восхода солнца вода начала приобретать краски; ее глухая чернота насыщалась глубокой бархатистой синевой; а затем постепенно, по мере зарождения зари, синие тона светлели и меняли оттенки, незаметно перетекая из цвета в цвет по всему спектру, так что к тому времени, когда грузовик достиг моста Семь миль, перед ним по обе стороны шоссе раскинулись ошеломляющие своим простором и сиянием дали океана и залива.

Джейсон Тренч откинул свисающий брезент и настороженно смотрел на убегающий назад длинный мост, по которому они ехали. Солнце еще не показалось над горизонтом, но гребешков волн уже коснулось предрассветное серебро, и каждая волна казалась изрезанной узорчатой филигранью, которой в старину украшали ножны дорогого оружия. Мост прямой стрелой безжалостно пронзал море, шоссе убегало назад по мере того, как с постоянной скоростью грузовик удалялся от наступающего рассвета.

Джейсон взглянул на часы. Они показывали пять минут седьмого, половина моста уже позади, и через двенадцать минут небо озарит утреннее солнце. При мысли о предстоящем его внезапно охватило сильнейшее возбуждение, и он опустил брезент, словно не желал видеть, как начнет розоветь небо. Рассвет означал начало операции, а он терпеть не мог начинать. Отъезд от склада в Майами, долгий путь по мосту — все это было лишь прелюдией, вступлением к действительному началу, которое наступит, когда они пересекут три маленьких островка, лежащие дальше к западу, потом Байя-Хонда и, наконец, приблизятся к Охо-Пуэртос и указателю «S-811», где резко свернут с шоссе U.S.-1. Вот тогда наступит момент приступить к действию. Это будет рассвет во всех земных смыслах, и он ожидал этого начала с острым возбуждением, которое каким-то образом сочеталось с холодящим грызущим страхом. Если что-нибудь пойдет не так...

Этого не будет, сказал он себе.

И все же, когда он выпустил из рук брезент, когда обернулся посмотреть на остальных мужчин, сидящих в кузове, он подумал, не лучше ли было бы осуществить эту операцию ночью. Почему он решил начать на рассвете? А если жители этого жалкого, заброшенного городка встали в пять часов и теперь ожидают их на пороге с вилами в руках?

Жители этой дыры не встают в пять утра, напомнил он себе. Мы знаем привычку вставать и ложиться каждого человека в Охо-Пуэртос и знаем, что в воскресное утро там никто не шевельнется раньше половины восьмого. Доктор Танненбаум и его жена Рэчел по воскресеньям встают в семь тридцать и отправляются в Маратон позавтракать и купить нью-йоркскую «Геральд трибюн». Только сегодня утром им придется проснуться самое позднее в шесть двадцать, и они не поедут ни в Маратон, ни куда-либо еще. Следующий человек, которого придется разбудить в этой деревне в воскресное утро, это Лестер Пэрч, он живет в первом доме от берега и по воскресеньям заводит будильник на восемь. Его официантка и наемный повар, каждый в своей машине, приезжают из Биг-Пайн к восьми, но Лестер открывает свой ресторанчик для посетителей только в девять, слишком поздно, чтобы заловить чету Танненбаум, которые к этому времени уже завтракают в Маратоне. Адриана, жена Лестера, по выходным спит до десяти. Как правило, к десяти просыпаются все обитатели Охо-Пуэртос, за исключением живущего в третьем доме от берега холостяка Рика Стерна, чаще всего проводящего ночь в обществе какой-нибудь девицы, которую накануне подцепил в Маратоне. Он не отрывает голову от подушки часов до одиннадцати, а затем перекатывается на спину и дремлет еще минут десять, набираясь сил для утренней потехи со своей кралей.