Руси еще повезло. К тридцатым годам XIII века монголы уже усвоили, что завоеванная территория, лишившись населения, никакой ценности не представляет. Выгоднее оставлять людей на месте и собирать с них дань.

К побежденным монголы относились хуже, чем к скоту. Когда нужно было идти на приступ крепости, они гнали впереди себя мирных жителей, закрываясь ими от стрел, а то и просто заполняли несчастными рвы, чтобы поставить штурмовые лестницы на живые тела.

Людей Чингисхан берег только своих – чужие для него ценности не имели.

В те времена жестокость была нормой; враги монголов тоже милосердием не отличались, однако если зверствовали, то в порыве гнева или пылая местью. Рассудочная безжалостность монголов была им непонятна и потому вызывала ужас.

Терроризируя местное население в период первоначального завоевания, Чингизиды добивались покорности на долгое время – память о перенесенном кошмаре сохранялась на поколения.

Как уже было сказано, Чингисхан обзавелся тяжелой кавалерией – причем в доспехи были облачены не только всадники, но и кони. Своего рода «латы» – легкие, из толстого китайского шелка – появились и у лучников. Эти халаты не могли уберечь от сабельного удара, но неплохо защищали от стрел.

Важным родом войск стали инженеры, появившиеся в армии после побед над царством Цзинь. Монголов повсюду сопровождали китайские мастера осадного дела, перед искусством которых не могла устоять никакая твердыня.

По той же причине, из-за необходимости брать штурмом крепости, со временем появились и пехотные части, но они набирались только из населения покоренных народов. Монголы не любили вылезать из седел.

Заботясь о своих воинах, завоеватель распределил по туменам и тысячам пленных китайских лекарей, которые умели предотвращать заражение крови – во времена, когда даже легкие ранения из-за сепсиса часто оказывались смертельными. Монгольские раненые чаще выздоравливали и возвращались в строй.

Самым масштабным военным начинанием Чингисхана был большой среднеазиатский поход, в котором якобы участвовало больше двухсот тысяч воинов. Это составляло бы не менее 40 % всего мужского населения тогдашней Монголии, включая младенцев и стариков, что невероятно. Многие мужчины (вероятно, большинство) должны были оставаться дома, чтобы защищать становья и стада; женщины, как бы самостоятельны они ни были, со скотом и хозяйством одни не справились бы. Более реалистичной выглядит упоминаемая в источниках численность армии в год смерти Чингисхана (1227 г.) – 129 000 человек, а ведь к тому времени империя стала больше, и это были все наличные воины.

Однако, если даже силы вторжения исчислялись не шестизначными, а пятизначными цифрами, все равно это была огромная для той эпохи армия – и к тому же не имевшая себе равных во всем мире.

Очень интересен вопрос о том, как и почему возникают империи; как зарождается могучая сила притяжения, способная собрать страны, племена и народы под одну кровлю. Не менее важно понимать законы, по которым империя перестает расширяться и начинает сжиматься или рассыпаться. Мне придется постоянно возвращаться к этой теме, поскольку Россия с определенного момента своей истории тоже превратилась в империю.

Согласно мнению ряда авторитетных историков, «имперский ген» был унаследован нашим государством извне: одни считают, что от Византии (эту версию охотно признавала и официальная идеология с ее концепцией «Третьего Рима»), другие – что от евразийской империи Чингизидов. Вторая точка зрения гораздо менее популярна, не в последнюю очередь из-за одиозности фигуры Чингисхана. Излагая события отечественной истории, я буду вновь и вновь пытаться проанализировать природу и эволюционные стадии российской имперскости.